КАДЖАРЫ
Преемник Ага Мухаммада, его племянник Фатх Али-шах (1797-1833), суверен с длинной и остроконечной чёрной бородой, ниспадающей до пояса, судя по портретам (Музей Виктории и Альберта, Лондон), которые очень характерны для искусства каджарской эпохи — несколько выродившегося, но способного привлекать зрителя интересным смешением иранских традиций и европейских влияний, — так вот, Фатх Али-шах, желая быть ближе к России, к чему он стремился прежде всего, перенёс столицу в окрестности старинного и славного города Рея, в городок Тегеран, и стал превращать последний в огромный город, каким мы его знаем сегодня, строя там мечети и дворцы и разбивая сады (большая Мечеть шаха — ныне Мечеть имама — завершена в 1820 г.). Восхитившись успехами Наполеона, врага его врагов, он установил с последним отношения и поощрял его восточные мечты о походе на Индию через Иран и Афганистан (миссия Гарданна, 1807). Но Тильзитский договор (июль 1807) охладил его энтузиазм, и он предпочёл прислушаться к англичанам. Те в 1809 г. закрыли его страну для французов и в благодарность за перемену союзнических отношений гарантировали ей территориальную целостность. Это обещание не помогло Ирану, когда сразу же после гибельного отступления [французов] из России он был вынужден уступить царю Грузию, Мингрелию, Дагестан и Ширван (Гюлистанский договор, 1813). Через пятнадцать лет он попытался вернуть потерянные провинции, но добился лишь того, что русские в 1826 г. вошли в Тебриз и что пришлось оставить им всю Армению с Нахичеванью и Эриванью (Туркманчайский договор, 1828). В 1839 г., в том самом году, когда британцы заняли Кабул и потерпели одно из самых тяжёлых поражений в своей колониальной истории, англичане вступили и в Калат, столицу Белуджистана, древней Гедросии, когда-то подвластного шахам, но ставшего независимым при одном хане в середине XVIII в. Аннексировав в 1843 г. Синд и всё более ужесточая с 1871 по 1887 г. контроль над Калатом, они в конечном счёте сделали Белуджистан придатком Индийской империи. Эта «индианизация» белуджей, западных иранцев, которых превратности истории привели в регион между устьем Инда и Аравийским морем, означала новое ощутимое сокращение иранского мира. Тегеран не шелохнулся. Он не мог позволить себе ни малейшего проявления враждебности к англичанам.
Фатх Али-шах надеялся, чтобы компенсировать эти тяжёлые неудачи, хотя бы частично воссоздать великий Иран, завоевав Месопотамию и Герат. Слабость Османской империи, находившейся в полном упадке, казалось, должна была облегчить первый шаг — слишком поспешно сделанный ещё Зендами в 1775 г., которые сумели занять всего один город, Басру, и очень скоро снова его потеряли. Но в начале XIX в. русские благосклонно смотрели на амбиции Фатх Али, и иранцы устраивали всё новые пограничные инциденты, совершали всё новые набеги, пока османскому султану Махмуду II в 1820 г. не пришлось объявить им войну. Вопреки всем ожиданиям иранская армия добилась блестящих успехов, но не смогла их развить из-за потрепавшей её эпидемии холеры. В июле 1823 г. в Эрзуруме был подписан мир. Больше вплоть до первой мировой войны турок иранцы не увидят. Что касается Герата, население которого говорило по-персидски, который входил в состав исторического Ирана и был одним из главных мест действия иранской истории, то им правил независимый хан, старавшийся не допустить нападений афганцев. Фатх Али в 1833 г. послал своего сына, будущего Мухаммад-шаха, осадить Герат. Город должен был пасть. Он был готов пасть. Но нет. Суверен умер. Мухаммад отступил и решил вернуться к завоеванию позже, когда как следует утвердится на троне.
До этого было далеко. На трон претендовали его дядья. И, конечно, раздором из-за наследования престола заинтересовались русские и англичане. Поскольку они взаимно подозревали друг друга в готовности к интервенции и знали, что она могла бы вызвать конфликт между ними, они предпочли вступить в переговоры о нейтралитете. Те и другие обязались по договору не вмешиваться во внутренние дела Ирана, уважать его независимость и требовать этого уважения от других. Это соглашение 1834 г. надолго определило их политику в этом регионе и сделало старинную империю буферным государством.
Наконец в 1837 г. Мухаммад-шах сумел взойти на престол и немедленно ещё раз двинулся на Герат. Но ситуация уже полностью изменилась. Англия уже не собиралась позволять кому бы то ни было вторгаться в Афганистан, из которого сделала охраняемое охотничье угодье; она дала об этом знать Тегерану и, поскольку город оборонял в числе прочих и один англичанин (Поттинджер, простой лейтенант: этим всё сказано!), сочла, что иранцы напали на неё саму. В Персидский залив вошёл британский флот и высадил роту индийских сипаев, что вызвало серьёзные волнения в Фарсе. Шах был вынужден пойти на попятный. Однако персы не отказались от мысли вернуть Герат. Мухаммад-шах ещё раз подступал к нему в 1845 г., а Насир ад-дин-шах (1847-1896) в 1852 и 1856 гг.: первые два раза персы приходили на призыв о помощи со стороны города, которому угрожали афганцы, а в 1856 г. — по наущению России. В тот год возникновение всеобщего пожара казалось неизбежным. 1 ноября правительство Индии объявило Ирану войну и высадило войска в Бушире. Русские приготовились к интервенции. своё посредничество предложил Наполеон III. Русские не шевельнули пальцем. Англичане в основном вывели вооружённые силы из Персидского залива. Насир ад-дин отказался от всяких притязаний на Герат. Наконец, в 1863 г. последний попал в руки афганцев и вошёл в состав царства, к которому не имел никакого отношения.
Вполне очевидно, что Насир ад-дин был слишком слаб и имел слишком плохо вооружённую армию, чтобы вести войну с великими державами. Он мог только пассивно наблюдать, как британцы обосновались в Бахрейне, усиливали контроль над Персидским заливом с 1870 по 1888 г., как русские завоевали Бухарское ханство в 1868 г. и Хивинское в 1873 г., и по договору, подписанному в 1882 г., согласился на спрямление своих северо-восточных границ, окончательно отказываясь от любых претензий на Мерв и его провинцию. Он понял, что Европа может всё и что она — это всё, что Иран не может ничего и он — это ничто и что для выживания последний нуждается в вестернизации. Так не состоял ли его долг в том, чтобы познакомиться с теми, кто диктует закон, и в том, чтобы попытаться их понять? Если только им не двигало чистое любопытство! В 1873 г. он отправился в Европу; он возвращался туда в 1878 г., в 1879 г. и тем самым ввёл моду на присутствие шахов на Всемирных выставках, которой его преемники будут следовать даже слишком усердно. Он был вынужден констатировать плачевное состояние своей страны, которому Абдул-Баха, сын основателя бахаизма, дал суровое, но объективное описание, даром что оно вышло из-под пера жертвы режима: «Бахаулла явился в то время, когда Персидская империя была погружена в пучины мракобесия и невежества и обуреваема всеослепляющим фанатизмом. [...] Персия пала так низко, что все иностранные путешественники выказывали сожаление о том, что страна, прежде столь славная и высокоцивилизованная, оказалась в таком упадке, разрушении и хаосе и что её население утеряло былое достоинство» («Ответы на некоторые вопросы», IX).
Мы видели, что иранская торговля издавна, со времён Васко да Гамы и Албукерке, в большей или меньшей степени зависела от европейцев. Их господство укрепилось в 1801 г., когда англичане получили право вести свободную торговлю на иранском побережье, а во второй половине XIX в. стало почти тотальным. Тогда англичане покинули берега, проникли вглубь страны, приобретая всё новые концессии. В 1863 г. они провели здесь телеграф и получили монополию на связь. В 1872 г. один из их финансистов, барон Рейтер, добился подписания исключительного контракта, который передал бы под его власть всю иранскую экономику, если бы резко не отреагировали русские, если бы его поддержало собственное правительство и если бы он располагал необходимыми денежными средствами, чтобы оплатить этот проект. Тем не менее англичане контролировали экономику страны с помощью своих банков, которые были вездесущи и с 1859 г. имели здесь полную власть над финансами. Это было чересчур. У шахского правительства не было возможности реагировать на это, но вместо него это делало население. Оно роптало. Оно волновалось. Финансистов, предпринимателей, политиков это не беспокоило, потому что они не видели непосредственной угрозы своим интересам. Однако они не были неуязвимы. Это показал один инцидент в 1892 г. Когда персидское правительство предоставило англичанам табачную монополию, население дружно, в едином порыве, смелость которого по достоинству оценит курильщик, бросило курить. Расплатился за это шах: он аннулировал концессию, но был обязан выплатить британцам солидную компенсацию. Тем не менее воля народа вынудила одну из первых держав мира отступить.
