Есть способ.
Она ведь знает, как сделать этот щит если не вечным, то… она ведь поняла… нашла способ… в старых своих дневниках. В записках, которые уцелели чудом, не иначе… и потом, в библиотеке уже, раз за разом находила подтверждения тому, что догадка ее верна.
А на практике проверить так и не решилась.
Самое время.
В конце-то концов, она, Люциана, еще когда должна была умереть. А духу не хватило. Неужели и теперь недостанет?
Она огляделась.
Хозяин вод стоял и смотрел на нее пустыми глазами. Был он жуток.
И силен.
Фрол не справится. Он себя едва не до дна вычерпал. Но и не отступится. Стоит. Глядит. Примеряется к новому противнику. И ведь отдает себе отчет, что этот бой будет последним.
Божиня…
Но хорошо, что сосредоточен всецело на нем, на Хозяине… на свите его, которая велика числом и сейчас во все рты тянет силу из щита. Оголодали тут, на болотах, за веки вечные.
Не заметит.
Архип… с подгорной тварью воюет. Та, изранена, отступить бы рада, да держит ее чужая воля. Тварь даже по-своему жаль, но жалость эта не помешает исполнить то, ради чего она, Люциана, быть может, и жила. Иначе, и вправду, зачем жила?
А страх… страх там, на поле остался, где полегли многие, куда более достойные люди.
Клинок выскользнул из рукава и прочертил полосу на запястье. Вдоль. И поперек. И так, чтобы жилы захватить. Не больно. Немного неприятно, и только. Со второй рукой сложней. Левая слушается плохо, да и в крови она, но Люциана справляется.
Она всегда со всем справлялась.
Как умела.
А дети смотрят… с удивлением? Девочка рот зажала рукой. Правильно, ни к чему лишнее внимание привлекать. Дар у нее яркий. Не целительский, но… кто сказал, что женщинам только целительницами быть. Еська молчит.
Хмурый.
Взгляд мечется между нею и Фролом. Знать, думает, говорить или нет. Люциана покачала головой: не стоит. Она уже взрослая.
Она решила.
И, присев на корточки, она начертила первый знак в ряду. Акр-хаммаш. Знак добровольной жертвы. И следом, похожий на круторогого быка, акр-тошшер, знак защиты… их всего-то несколько, знаков, которые затерялись среди иных, неважных, но Люциана нашла.
Сумела.
И если бы дала себе труд написать книгу… к чему сожалеть о несделанном? Если и надо, то не о книге… найдутся другие. А нет, то и сгинет древнее знание страны Шемет… пускай себе.
Знаки вспыхивали, и земля менялась.
Щит менялся.
Стихли завывания мертвых дев, и воздух сгустился, будто туманом напоенный… а силы уходили вместе с кровью да в землю. И земля эта вдруг покачнулась, бросилась навстречу. Люциана упала бы, когда б не Еська.
Подхватил.
Усадил.
— Вот я уж на что дурень, — пробормотал, — но вы меня, Люциана Береславовна, переплюнули.
Никакого уважения к старшим.
И руки попытался перевязать, а она не позволила. Магия страны Шемет — магия крови, без крови и работать не будет, а им надобно продержаться.
До прихода стрельцов.
Если стрельцы придут.
Мысль обожгла и заставила ужаснуться: а ведь и вправду, если… кому нужны они все… эти мальчишки, чья вина лишь в том, что появились они на свет не с той кровью… девушки случайные… Архип чужак. Фрол слишком прямолинеен, чтобы быть удобным. И слишком силен, чтобы вовсе с ним не считаться… а она… она по своей воле здесь оказалась… и если все погибнут…
Несчастный случай.
Самоуверенность.
И очередная подлость Михаила… он и сам умрет, теперь Люциана это осознавала ясно. Чтобы у той, которая затеяла эту игру, все получилось, не должно остаться никого с царской кровью.
Почти никого.
Но у нее хотя бы вышло поставить щит.
Сила перестала уходить, и Арей разорвал кольцо.
Огляделся.
Матюкнулся.
Этак они до рассвета точно не выберутся, а может, и после рассвета… а может, и вовсе не выберутся.
Зослава…
Обещал защищать… а позволил втянуть в эти игры… надо было отослать… костями лечь… поставить условие… что толку теперь?
Головой стену не прошибешь.
Или попробовать?
Арей позволил Евстигнею сесть. Тот обхватил голову руками.
— Я вспомнил… все вспомнил… и она велела… открыть дверь… знала, что так будет, если бы я…
— Если бы ты не открыл, — Арей огляделся, пытаясь понять, получится ли выйти из-под щита. Может, конечно, и получится, но дальше-то что? Мертвые девки кружат, только и ждут, когда ж появится какой дурень героический… нет, от них не уйдешь.
Да и Хозяин их даром что застыл глыбиной неподвижной, а все видит, все чует.
Рискнуть?
И принять смерть героическую? И ладно бы просто героическую, так ведь смысла в этой смерти ровным счетом никакого… Зославе она не поможет, а остальные еще спасать полезут и сами вляпаются. Нет, думать надо. Голова для того и дана.
Только вот не думается что-то совсем.
Успокоиться.
Зослава… он ее слышит… колечко хорошее, не зря столько сил угрохал. И если сосредоточиться на связи, на нити этой тонкой, которая меж ними протянулась, то… то можно убедиться, что Зослава жива.
Цела.
Спокойна.
Хорошо, если так… если так, может, где бы она ни была, в этом месте ей всяко безопасней?
Арей вздохнул сквозь стиснутые зубы.
— И что, так и будем сидеть, что мыши под колпаком? — спросил Егор, который и вправду на мыша походил, взъерошенного, мокрого, но страсть до чего злого.
— А что ты предлагаешь? — Еська стоял над Люцианой Береславовной, руки на груди скрестивши, глядя хмуро, зло, будто бы именно она виновата была, что у них не получится выжить.
— Не знаю. Что-то надо… сделать… мы же не можем просто ждать, когда нас сожрут.
Виверний тяжко захлопал крыльями, поднимаясь выше.
Выдохнул клубок сизого дыма, которым заволокло улицу, да только от дыма того Марьяна Ивановна, за нынешним представлением наблюдавшая, лишь закашлялась.
Неужто и мертвым в горле першит?
Мысль поразила своей неуместностью. Першит аль нет, какое Арею дело? Ему думать надо… думать и придумать, как вылезти из этой ловушки.
Кикиморы от дыма попрятались. Тварь подгорная заревела протяжно, а получивши огнем Киреевым по харе, и вовсе стала распадаться на клочья. Треснула бычья шкура, опала, выпуская белесый туман, на который дядюшка — вот самоубийца — огня плеснул щедро.
