И ноженькой топнул.
С того стуку затряслась крыша. И балка огроменная загудела. Оконца задребезжали, а печь распростала плечи свои. Жаром из ней пахнуло.
— Понял я, понял… — Арей руки поднял. — Прости, если обидел чем, но от этой книги наша жизнь зависит… и не только наша. А ты, Зослава, хорошую мысль подбросила… у каждого по волосу взять. Только сделать это надо будет так, чтобы внимания не привлечь. Сможешь?
— Я?
Вот уж не имела забот прежде.
— Ну… меня-то они вряд ли к себе подпустят.
И то верно.
Самое поганое, что Егор прекрасно все понимал.
Он видел.
Слышал.
Но притом находился словно бы за прозрачной стеной, пробить которую у него не хватало сил. И тот, кто занял его тело, меланхолично заметил:
— И не хватит. Маг из тебя средненький. И кстати, если уж общаемся, можешь называть меня Мором.
— Да пошел ты! — ответил Егор, хотя вряд ли можно было считать ответом непроизнесенное слово.
— Куда?
Мор веселился. И его веселье вызывало приступы ярости, правда, бессильной.
— Расслабься, человек. Не рушь свое тело. Пригодится. — Мор говорил, разглядывая пустынную деревенскую улицу. — Знаешь, даже удивительно, что ты ничего не чувствуешь.
Что Егор должен был чувствовать помимо ненависти, в том числе и к себе, вляпавшемуся столь глупо, он не знал.
— Энергию. Некротику… сейчас, позволь покажу… вот…
Он что-то сделал с глазами Егора, и улочка преобразилась. Нет, никуда не исчезли ни заборы, ни уродливые домишки, ни даже почти истлевшая телега, но… теперь их окружала рваная болотно-зеленая дымка.
— Это остаточные эманации, — просветил Мор и руку протянул. Дымка, покачнувшись, поползла к этой руке, обвила… — Не паникуй. Сейчас они нам не повредят.
— А когда повредят?
Мор рассмеялся:
— Хороший мальчик, уже и говорить начал. Видишь, как мало надо для счастья? А повредят… скажем, спать в подобном месте — очень плохая идея, если, конечно, ты не некромант. Ты, к слову, никак не некромант. А вот я…
Зеленая дымка втягивалась в ладонь.
И на губах Егор ощутил терпкую сладость.
— Это вкус чужой смерти… работали здесь грязно. Посмотри, сколько оставили. — Мор шел по улице и крутил головой. — Смерть — это энергия… а уж когда получается собрать силу души… здесь срезали много душ…
— Егорушка? — Марьяна Ивановна обнаружилась в центре огромного темно-зеленого пятна. Она сидела на лавочке и вязала. — Что с тобой?
— Ничего, Марьяна Ивановна. Голова побаливает, — ответил Мор.
Вежливый, скотина.
— Голова, говоришь… — Она глянула искоса, с усмешечкой, которая заставила сердце замереть. Неужели… нет, даже думать о том не следует. — Что ж, голова — это плохо… погода меняется… не сегодня завтра задождит. Я этакие перемены, если хочешь знать, костями чую.
— Костями, — пробормотал Мор, когда и Марьяна Ивановна с ее лавочкой, и колодец, возле которого она устроилась, остались позади. — Старая упырица… ты же заметил? Она эту силу пьет… вот уж…
— Куда мы идем?
— Мы? Правильно, мальчик, лучше вместе. Порознь ты не выживешь. А идем мы навестить подружек твоих… да и моих тоже. Видишь, сколько всяких совпадений… а на упырицу эту не особо рассчитывай. У нее свой интерес в этой игре.
Похоже, что в этой игре у каждого был свой интерес.
— Именно, — подтвердил Мор. — Потому хватит притворяться обиженным. Будешь хорошо себя вести, и ты выиграешь.
— Что?
— Жизнь свою, к примеру… вот мне вновь тело менять не с руки, а уж умений у меня побольше твоего будет. Следовательно что? Следовательно, шансы выжить у тебя, скажем так, стремительно повышаются.
Он шел, больше не останавливаясь в зеленых пятнах, чтобы выпить сладкое марево. И не заговаривал, позволяя Егору обдумать услышанное.
А ведь он прав, нелюдь бестелесный. Скоро здесь начнется рубка, в которой если и выйдет уцелеть, то не всем. И Егору ли не знать, что у него самого шансов не много.
— Наивный, — хмыкнул Мор. — Но ты прав… выживут немногие. Если вообще выживут. И ваша царица это знает. Более того, рассчитывает крепко… почетная гибель во славу отечества… хорошо звучит, право слово. На деле уберет конкурентов, чтобы расчистить дорогу своему отпрыску… и заодно уж выявит неблагонадежных… думаю, в столице нынешнее лето выдастся на редкость веселым.
Мор остановился у старого дома, окруженного старым же забором. На нем висели грязные кувшины, битые крынки и пара горшков с трещинами. Мор толкнул калитку, а Егор поморщился, до того неприятным было прикосновение к осклизлому дереву.
— Есть кто дома? — весело поинтересовался Мор и в дверь постучал. А после скинул засов, расписанный серебряными узорами. Егор поморщился — руку опалило жаром, но терпимо. — Эй вы, сестрички-лисички, шакальи твари, выходите… разговор есть.
— Егорушка! — Маленка показалась первой. Вышла, кутаясь в одну простыночку, которая то и дело норовила съехать с худенького девичьего плечика. — Ты ли это?
— Я ли это, не я ли это… прекрати! — Мор шлепнул Маленку по заду, и та тоненько взвизгнула. — Не узнала, шалава?
— Мор?!
— Ты еще громче крикни…
— И крикну! — зашипела Маленка, разом преображаясь. Вроде бы ничего-то она не сделала, только вдруг красивое личико ее стало уродливым. Нос-клюв. Глаза запавшие. Губы тонкие. Зубы острые, что у хищного зверя. — Что ты мне сделаешь?
— Не знаю. — Мор ухватил ее за горло и сдавил. — Шею сверну. А после скажу, что ты на меня напала. Как думаешь, поверят? Тем более если после смерти маска-то сползет.
— Ты…
— Поговорить пришел, душа шакалья. — Он оттолкнул девку, которая не упала, но, хитро извернувшись, встала на колени.
— Егорушка…
— Тут он, тут, недоеденный твой… не бойся, Егор, не отдам. Ты мне пока целым нужен.
Именно что пока, а как надобность отпадет… впрочем, что уж от нежити ждать, когда и свои-то пользовались Егором.
— Хорошо поработала, — похвалил Мор, — ишь, расшатала, пальцем ткни — и рассыплется душонка на страсти. А ты подбери сопли, царевич. После поплачешься. Эй, вторая, выходи… у меня к вам обеим предложение имеется. Выгодное.
Любляна показалась.
Подошла бочком.
Стала у стеночки. Смотрит в пол. Ресницы трепещут. На щеках румянец розовеет… и до того она, зарумянившаяся, хороша, что сердце замирает.
— Прекрати, — поморщился Мор и отряхнулся, что собака, из воды выбравшаяся. — Говорить будем. К слову, Егор, учти, вот эта… — палец его ткнулся в Маленку, — загонщица. Она жертву треплет. Когда куснет. Когда обиду покажет. Когда и… кровь пустить способна. С кровью сила слаще.
