— Не захотела.
— Да сядь уже… не маячь.
Села.
Но в отдалении.
И этак осторожно, будто опасаясь, что Еська передумает. Этак кошка сидит, привыкшая, что хозяин в нее и сапогом, и чем иным кинуть способный.
— Почему сразу не рассказала?
— Я… не знала… как ты и…
Она вздохнула. То есть не доверяла. И винить ее не за что, потому как доверия Еська не заслужил.
— Что ж, спасибо, что не пырнула.
— Я не убийца, — сказала она жестко. — В тот раз… просто получилось.
Спорить Еська не стал. Кто он таков, чтобы судить. Вдалеке завыли волки, и так громко, что Щучка вздрогнула.
— Не бойся, не тронут.
— Здесь… все иначе. В городе понятно… в городе я не заблужусь, а тут… куда ни глянь — все одно… деревья и кусты. Кусты и деревья.
Еська кивнул.
Он прекрасно понимал, о чем она говорит. И сам, впервые в лесу оказавшись, растерялся. Казалось-то, что ничего сложного. Деревья. Кусты. Трава. Из зверья — волки, от которых легко на том же дереве спастись. А вышел за ограду поместья и… вроде шел-шел все время по прямой дороженьке, весь умаялся, а вышел вновь же к поместью, правда, с другой стороны. Там-то его и встретили.
— Отец не простил бы ослушания, но ему недолго осталось. И я решила пересидеть у… знакомых одних.
— Подвели?
Она дернула узким плечом и помрачнела.
— Отец седмицу уже как… и у меня дар… читала кое-что… мне сонную травку в суп кинули… а я… я многие травы на вкус умею различать. С отцом за столом сиживала… он учил. — Она говорила, старательно не глядя на Еську, будто и не ему рассказывала, но просто так.
И это тоже понятно.
Если кому-то, то выходит, будто ты на судьбинушку свою жалуешься. А жалобщиков на улицах крепко не любят. А вот просто так… бывает.
— Я и подумала, что это… не просто так… я легла, будто сплю… и послушала… а они… спорили… продать меня хотели… Звяг сказал, что родителям мужа моего… надо… они хорошо отсыплют… что рады будут… а в дурном доме ничего не дадут. Рожа кривая. И с норовом я.
Еська плечом повел.
Что сказать?
Там, на улицах, верить можно не всякому.
— Я ему жизнь спасла. Отец гневался, а я заступилась… и потом еще попросила… не отца, другого человека, который в ученики взял… и он мне был обязан…
Только забыл про это с легкостью. Или даже с радостью. Быть благодарным кому-то — тяжкий труд, не всяк с ним справится.
— Дверь заперли. Но мне что дверь… я умею… кое-что умею… вот и ушла… думала к тебе вернуться, но… в доме эти две… нелюди… и ждали еще… отец призвал.
Она шею потерла, прикрывая ладонью вспухший шрам.
— Злился крепко за самоуправство… но после сказал, что к лучшему… и он всегда слово данное держит. Велел отнести тебе.
Щучка вытащила из-под полы грязный пакет, запечатанный красным сургучом с оттиском крысиной лапы.
— Вот. — Щучка вновь дернулась, когда волки завыли, и на сей раз они явно ближе подошли. Этак если и дальше тут стоять, то и повстречаться можно. А выяснять, есть ли у волчьей стаи свой к людям интерес, Еська не собирался.
— Потом. — Он взял женушку за руку. — Идем.
— Куда?
— Туда. — Еська указал на заросли лещины, в гриве которой вот-вот должны были появиться зеленые шарики орехов. — Или у тебя другие планы?
Понурилась.
Нет у нее других планов. Она вообще слабо представляет себе, как жить дальше. И верно. Без защиты отыщут старые приятели, не столько, чтобы за свои выдуманные обиды отомстить, хотя и этаких найдется не один десяток, сколько желая угодить новому властелину подземелий. А уж тот наглую девку, надо полагать, не пощадит.
— Идем.
— Я… — Она потрогала щеку, на которой набрякло алым цветом клеймо. — Меня… там…
— И там, и тут… пойдем. С братьями познакомлю. Амулет сняли?
Кивнула.
— Слушай! — Еська ее просто поднял и подивился, что легка она. И вправду истощала на свободных-то харчах, этакую не то что волк — ворона утянет. — Их тебе бояться незачем. Они хорошие… местами…
Егор точно про клеймо молчать не станет.
Скривится.
И выплюнет сквозь зубы едкое словечко, а то и два, от которых Щучку в краску кинет. А у Еськи руки зачешутся в морду боярину дать. Емелька встрянет, утешая… и гнев вытянет. Рядом с ним гневаться не выходило никогда. Евстя промолчит, но выразительно, в кои-то веки с Егором согласный.
Ерема…
Еремы больше нет.
— Как ты меня нашла-то? — Девку упрямую он на плечо закинул, а та лишь пискнула сдавленно, но вырываться — уже за это спасибо — не стала.
— Так ведь обряд…
— Какой?
— Свадебный. Или уже позабыл?
Вот язык бы ей покороче, глядишь, и морда была б целой… ладно, с языком аль нет, но не волкам же ее бросать. Еще потравятся.
— Мы кровь мешали… и пробовали…
— Ну?
— Так ведь… мне как-то книга одна попалась, там писано было, что если ты чьей-то крови испробовал, то потом эту кровь можешь почуять хоть за версту, хоть за десять… хоть за сто…
Интересная, должно быть, книга.
— И я попробовала… сначала общее направление взяла, а потом… с Шаличей за вами шла… на броду оторвалась. Я с тобой хотела переговорить, а ты все время при людях… и амулет мой… работать перестал. Без него, сам понимаешь, показываться кому-то… ты опусти, я сама пойду. И сбегать не стану больше.
Вздохнула и добавила:
— Некуда мне.
Может, оно и так, да только, пока на плече лежит, Еське поспокойней будет…
Марьяна Ивановна сидела на завалинке, петлю с петлей перекидываючи. Пальцы у ней паучьи. Глаза холодные.
— И куда ж это вы, детоньки, хаживали? — спросила она голосочком ласковым-преласковым.
— Туда, — ответил Арей и на улицу указал.
Мол, домов премножество, выбирай любой, который по нраву.
Марьяна Ивановна только головой покачала с укоризной. Мол, могли б и прямо ответить, а не юлить.
— А вам не сказывали, что гулять поодиночке небезопасно?
— Так мы не поодиночке, — возразил Арей. И я кивнула. — Вдвойгу мы. Стало быть, безопасно. Ну, как тут вовсе безопасно быть могет.
— Шуткуешь все… гляди, дошуткуешься… а невестушка твоя сбегла.
Арей на меня глянул.
Нет, я не сбегла.
Стою вот.
