И этое слово я знаю, хотя ж знать его девке не приличественно. Да только иных и не скажешь.
— Я уступила. Это было… страшно? Мерзко? День за днем… пустота. Вечное ожидание. Гадание, явится он сегодня или нет. Плакать не выходит, будто отмерло что внутри… радость, когда не приходит. И утром вновь ожидание. Он подарил мне книги… редкие книги, которые я давно искала. Мои записи… моя работа… он был не против, чтобы я ее продолжала. Ему по-прежнему нравилось беседовать со мной. Он требовал искренности. И я… я пыталась… я все делала, чтобы не разозлить его… все, что могла… а могла, как оказалось, я не так и много.
— Люциана…
— То письмецо… мне сказали, что ты никак не успокоишься. И вопросы задавать начал опасные. И скоро, того и гляди, доберешься до правды, а значит, останешься без головы. И к чему тебе эту голову зазря складывать? За-ради той, которая…
Я на колечко гляжу.
От слухали мы. Подслухали. И хотя ж многое услыхали, да только нашего ли ума сии дела? Надобно ли нам знание такое? Одно радует, Еська языком молотить не станет, он-то пусть и глядится сущим пустобрехом, да только верю, что надежней человека не сыскать.
Арей тем паче про эту чужую гишторию никому не скажет.
— Это длилось довольно долго… он все надеялся, что я забеременею. А у меня не выходило. В конце концов он не выдержал. Пригласили целителя… Марьяну… не знаю, чего он ждал… что она обнаружит закреп-траву? Ей было там неоткуда взяться, а она другое нашла. Я пустоцветна…
Я б охнула, когда б роту рукой не прикрыла.
Не каждая баба в этаком признается. Иные, ежель и ведают за собой подобную напасть, молчат да молятся, авось да передумает Божиня, глянет на дочь свою обездоленную ласково, совершит чудо.
— И знаешь, тогда я рада была услышать такое… как он злился… кричал, что я его обманула, что… если бы не договор, нами заключенный, он бы отыгрался. Но с кровью и царям шутить не позволено.
Арей поднялся-таки на ноги и меня за собой потянул.
— Я из любимой стала виноватой, неблагодарной, будто бы нарочно… будто… а может, и вправду Божиня мои страхи услыхала… причинить вреда мне он не мог. Поэтому просто выслал. Запретил возвращаться в столицу, пока… пока азары не пошли, тогда уж всех магиков призвали.
Хрустнуло что-то, не пойми, то ли за оградой, то ли перед, а может, и вовсе на чердаке, где велись разговоры не для нашиих ушей. И мне было стыдно, что я подслухала.
Как людям в глаза гляну?
— Ссылка мне на пользу пошла. Появилось время нормально все обдумать… сперва-то я хотела… в омут — и нет проблем… так казалось… а Михаил приехал. Уговаривать стал… Марьяна опять же… мол, всякого случается, но редко такого, чтоб вправду от жизни отказываться. И сперва никак от меня отцепиться не желали… после я сама отошла слегка. Дышать наново научилась. Жить… или не сама научилась. Люди научили. Целительница из меня не ахти, да там, где была, и того хватило. Ко мне шли кто с ранами, кто с бедами, отчего-то все уверенные были, что помогу я… я помогала, как умела. И чем больше на чужое горе глядела, тем сильней свое незначительным казалось. Я ведь, если разобраться, сама виновная была, а у других… потом сеча была… и так вышло, что опять же нагляделась… глядела и думала, что ты где-то там… Архипа вот видела… наверное, могла бы встретиться, да не было охоты. После сечи уже Михаил подошел, предложил в Акадэмию вернуться. Я-то не хотела. Я только привыкла к той новой жизни… тихая… самое смешное знаешь что? Она была аккурат такой, как ты рисовал. Маленький домик на выселках. Хозяйство… небольшое… огородик с травами. Коза…
Я рот открыла.
Чтоб у Люцианы Береславовны да коза имелась? Она ж, поди, не ведает, с какого боку к этое козе подойти… иль ведает?
— Люди, которые меня уважали… величали по батюшке не оттого, что я боярского роду, а просто… и чего ради менять все? А он убедил… да и Светочка… тут я другую глупость сделала. Он обещал, что не станет мою сестру неволить, что… поступит с ней порядочно. В жены возьмет.
Еська фыркнул, не сумел сдержаться. Арей же только покачал головой, а по лицу не понять, что думает.
— Когда я вернулась, она уже брюхата была… от кого — не говорит, только плачет горько… отец слег… а я… я сразу решила, что это он виновен, что не сдержал слово… клятву бы сдержал, а слово… вот и… помнишь Венисера?
— Как забыть? — хмыкнул Архип. — Он нам здорово крови попортил…
— Зато научил, — возразила Люциана Береславовна. — А помнишь его коллекцию? Он про нее рассказывать любил… живые вещи… и среди них — шкатулочка? Такая махонькая бонбоньерка… только в ней он хранил не конфеты, а жженые кости одного мага, который сумел обмануть смерть.
— Люци! — От этого крика и мы втроем подскочили, заозирались, однако же никого, окромя нежити, что толклась за забором, не приметили. И дух перевели.
— Да, Фрол, я понимаю, что это была еще одна глупость, но… видно, мне на роду написано совершать их. Венисер погиб на сече, наследников у него не было. Я узнавала. Да и не передала бы Акадэмия такие вещи наследникам. Оставили коллекцию в музее. Доступ у меня имелся. Остальное просто. Подменить эту шкатулочку другой… есть золотых дел мастера, способные копию изготовить по рисунку. А рисовать я худо-бедно научилась. Принесла. Заменила. Никто не заметил. Оно и понятно, с виду-то одинаковы.
— О чем ты думала, Люци?!
И Еська кивнул, мол, ему тоже любопытственно. А я молчала. Об чем думала? Об обиде своей учиненной, не иначе. Об жизни порушенной на чужую потеху. Об сестриной обиде… да много ли надо, чтоб душа раненая загноилась?
— Не буду врать, что о прощении. — Теперь голос Люцианы Береславовны заледенел. — Я не умею прощать, Фрол. Никогда не умела… пыталась, честно. Когда жила там, на выселках, пыталась… думала, передумывала. Молилась, правда, легче от молитв не было, но все равно… в работу уходила. Уверяла, будто сама виновата. И виновата, да… но… если бы я одна такая была! Как он посмел Свету тронуть?! Когда увидела ее… опозоренную… еще одна разрушенная жизнь… или не одна? Ты ведь при дворе нечастый гость. А я не постеснялась заглянуть к одной своей… давней приятельнице. Вот уж кто многое ведал, многое рассказал… и про Марьянину внучку, которая в петлю полезла, и про рабынь, про холопок… они пусть невольные, а все одно… про купчих и боярынь…
— Ты могла… — начал было Фрол и замолк.
— Что могла? Рассказать? Нет, Фролушка, не могла. Клятва кровная… и если б я заговорила, то умер бы ублюдок. Пусть огонь сожрет душу его проклятую… что смотришь? Я не раскаиваюсь. И не буду. Я желала ему смерти и рада, что пожелание мое было услышано.
— Не горячись, — это уже произнес Архип Полуэктович. И как-то… ласково, что ль? И от слов евонных гнев ушел из голоса Люцианы Береславовны, сделался тот устал, мягок.
— Простите. Я не на вас злюсь. Я просто злюсь. Я взяла ту шкатулку. Провела обряд… да, понимаю, за одно это меня казнить можно. Я вызвала того, кто спал сотни лет. И он предложил сделку.
