А он все ближе подступает.
И вот диво, хоть невелик чердак, да все одно от меня до гостя нашего незваного далече… бежать бы мне, кликать на помощь, но онемела, пальцем пошевелить не могу, дыхаю и то через раз.
— Не бойся, Зослава, — сказал гость. — Помнишь, ты помочь мне обещала. Пришло время обещание исполнить. Пойдем со мной.
— Я…
Обещала, это правда.
И слово сдержать надобно бы, да только боязно мне. Оглянулась… стоит рядом Арей… стоит и не дыхает даже. И Еська заледеневший, оцепеневший, и Щучка. Не человеки — статуи изящественные, которые в приличных домах для взора услаждения ставют. Только, мнится, нашие статуи если и поставят где, то на конюшне, и то, может, после уберут, чтоб лошади не полохались.
— Они…
— Время остановилось. — Наш гость встал рядом и руку ко мне протянул. — Я помогу тебе выбраться. Они не заметят. Им покажется, что ты просто исчезла… древняя магия коварна, Зослава. Так ты поможешь мне?
— Помогу.
И я взялась за холодные пальцы, и оцепенение сгинуло.
От теперь бы бежать, да… куда?
— Правильно, некуда, — печально усмехнулся Лойко. — Если бы было куда, я бы сбежал… знаешь, она умерла.
— Кто?
— Моя матушка. Она говорила, что будет со мной всегда, но умерла.
— Мне жаль.
— Не жалей. Она сделала меня таким вот… но она умерла, и память вернулась. Теперь я знаю все, что когда-либо творил.
Он вел меня по горящим линиям, мимо свечей, пламя которых тоже замерло, словно замерзло. И мне страсть до чего хотелось потрогать этое пламя… нельзя.
От и зеркало раскрылось чернотой.
Мы шагнули.
Он и я… он и…
И не было больше холода. Не было и жара. Не было ничего, кроме темноты, с которой я сроднилась. И она, липкая, душная, что старая шуба, окутала меня, опутала с ног до головы. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но я дышала, не иначе как чудом. И рвалась, и кричала… и крик мой был не слышен никому.
— Это пройдет. — Упасть мне Лойко не позволил, подхватил на руки, прижал к себе, гладил по плечу. — Я знаю, это неприятно… это как будто умереть, а потом вернуться…
Я плакала.
И прежде-то ревела, но чтобы вот так, то никогда еще. Слезы лились, что пиво из пробитой бочки. Я всхлипывала и размазывала сопли кулаком, а он просто ждал. И от этого мне только хужей делалось.
— Ну все, будет. Не умею я девок утешать. — Лойко протянул платок свой и сам мне нос вытер. — Если бы можно было иначе, я бы не стал вести тебя за собой.
— Что это было? — Я все ж нашла в себе сил успокоиться.
От же ж! Магичка, воителка, а реву белугою. Еще пару разочков носом шмыгнула, для порядку, стало быть, и глаза вытерла рукавом.
— Дорога мертвых, — молвил Лойко. — Живым там не место. Поэтому возвращаться придется как-нибудь самой… если получится.
— А если…
Хотела спросить да замолчала. Оно и понятно. Если не получится, то оба мы дорогою мертвых пойдем…
Он руки разжал, позволяя мне отступить и оглядеться.
Где мы?
На поляне.
Лес вокруг. Ельник темный. Он и днем-то темен, а ночью и вовсе стоит плотно стеною черною, колючей. Над головою небо высокое, в нем — луна, что рыба в вешних водах, кругла и нетороплива. Под ногами трава шелковая, и ночная звездочка в ней белеется, самое оно время собирать. Полезная трава, от головных болей спасает. Или вот еще когда по-женски не ладится.
— Здесь я умер, — сказал Лойко, тоже озираясь, будто бы впервые в место этое попал и ныне знать не знает, как тут себя вести. — Вон там…
На край поляны указал.
— Я тогда не понимал за что. Мы ехали куда-то… впервые из терема выехали. И для меня это было большим приключением. Я решил, что уже совсем взрослый, если позволено было, а они напали… наша собственная охрана… меня выдернули. Привели. Показали ей.
— Царице?
— Да. И убили. И тогда я еще подумал, что это нечестно. Я ведь никому ничего дурного не сделал! — Он кричал, и голос его тонул в колючих стенах ельника. — Видишь, справедливость восторжествовала, я вернулся и сделал много дурного. Так много, что теперь и умереть не страшно. Если позволено будет.
— Значит, все ж таки ты?
— Я.
И стоим. Молчим.
Чего сказать, не знаю.
— А там… зимой… ты…
Он же ж был с нами. И в круге том стоял, щитом моим укрытый. И умирать готовился… и…
— Я, — просто ответил Лойко. — Меня сложно убить. Почти невозможно. Я умирал много раз. И хотел бы остаться, но она возвращала. И даже теперь, когда ее не стало, я вовсе не уверен, что умру в последний раз. Но я не хочу возвращаться сюда, Зослава. Ты проходила дорогой мертвых, ты понимаешь… я стою на ней одной ногой, но и этого хватает, чтобы слышать ее каждый день, каждое мгновенье…
Он замолчал.
И ветер качнул деревья, застонали ели, кланяясь хозяину небес. И сами небеса будто бы выше сделались, а луна влево откатилась. Знать, оттудова видать лучше, чего на земле у нас творится-то.
— Теперь я помню их всех, тех девочек, которыми она продлевала мне жизнь… сначала она просто приносила их в жертву. Потом… потом поняла, что можно иначе. Обряд. И словом Божининым две жизни в одну сплетаются. И значит, эту, вторую, отнять можно. Не капли силы, а всю до дна высосать…
Он рукой по волосам провел.
А золото их побледнело.
И сам Лойко постарел будто бы разом. Нет, на лице его не появились морщины, но… я чуяла, до чего устал он. Стоять. Дышать. Притворяться живым.
Каждому свое, так бабка сказывала. Живым жизнь. Мертвым память.
Все повторяла, повторяла… а я не понимала… мне все чудилось, что она от родителей моих откупается этою памятью. И что с того, что помню я матушку? Улыбку ейную. И руки. И то, как тесто она месила, а я рядом стояла, вся в муке с головы до пят, а она не ругалась, но только приговаривала, что, дескать, вот так надо заминать ком… стараться.
И отца помню распрекрасно.
Дедовы плечи широкие, на которые он меня саживал. И сверху все-все видать было… ходили по селу поважно, он и я. Еще петушка сахарного даст, для пущей красоты.
Слезы вновь на глаза накатили. Мне малой думалось, что сыскать бы способ возвернуть их всех, что матушку, что батюшку, что деда моего… заклятьем ли, договором ли с силою, про которую людям и думать неможно. Главное, когда б был этакий способ, я бы…
Сберегла Божиня.
Мертвым мертвое. Вот и стоит мертвец, глядит на меня.
— С вашей боярыней матушка моя приятельствовала. Как приятельствовала… ей нужно было тихое местечко, чтобы эксперименты свои проводить. — Лойко ковырнул носком землю.
