23.2.1942 года. И. Степанов.
Целую всех».
Ваня обращается в письме: «Родным и знакомым», пишет «Целую всех». Видно, он рассчитывал, что Ольга тоже прочитает это письмо, в нем нет отдельного привета ей и дочке Альбине.
Дальше Иван переписал несколько стихотворений Пушкина.
«Стихи на случай сохранились, я их имею, вот они:
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?..»
Стихи Иван, видно, переписывал по памяти, не избежал ошибок. Казалось бы, зачем ему переписывать в письме домой в эти смертельно опасные дни стихотворения Пушкина? Похоже, что до последних часов жизни мучило душу Вани так и не проклюнувшееся, не проросшее «зерно» его дарования, его какой-то другой судьбы, что-то по большому счету не сбывшееся, не состоявшееся в его жизни, с чем он еще никак не мог смириться и тянулся к миру литературы, держался около него, все ожидал встречи с серафимом.
«Пусть все эти стихотворения будут воспоминанием обо мне.
Жил в это время, адрес:
Минская область Смолевичский район Драчковский с/с или волость дер. Великий Лес Савицкая Катя Петровна.
Прошу покоить это как архив моей маленькой жизни». Но особенно поразили Епистинью строчки, обращенные к ней лично:
«К МАТЕРИ
Помни, мать, детство наше
В далеком хуторе глухом,
Как мы делили горе наше
Над речкой в домике своем.
Семью веселую, большую,
Друзей, соседей полон дом,
Баян и скрипку удалую,
Их нежный звук и патефон.
Я детство наше не забуду.
Его счастливы времена.
И долго, долго помнить буду
Тебя я, мать. Ты у нас одна.
Люблю тебя я, мать родная.
Твои ласкавые глаза.
А сколько слез ты, дорогая,
Страданий из-за нас перенесла.
Не окончено.
Мама! Ввиду ограниченности времени стихотворение, посвященное тебе, мною писанное, не окончено. Прости за невнимательность к тебе. Но знай, что я и до последнего дыхания своей жизни помню тебя, а в твоем лице и всю свою семью и знакомых, как самую родную мать, о которой я не забывал в самые плохие и опасные для меня моменты моей жизни, даже тогда, когда встречался со смертью.
Может, мы больше с тобой никогда в жизни уже не увидимся, то последняя моя надежда, что, может, хотя это письмо получишь ты и этот кусочек бумаги будет напоминать тебе о твоем сыне Иване и о его любви к тебе — родной матери и всей родне — семье!
Крепко целую. И. Степанов».
Как поразило Епистинью теплое, повинное письмо сына к ней, его слова, что он помнит и любит ее. Ваня, родной сынок, все время помнил, что когда-то обидел мать, сказал вдруг: «Мне Советская власть дороже, чем ты». А сердце ему говорило, что мать — это мать, она одна, она его любит, думает о нем. И перед своей кончиной не забыл об этом, попросил у нее прощения, боясь, как бы не осталась навек между ними эта обида. Сынок мой! Золотое твое сердце!..
Ванино прощальное письмо нанесло еще один удар Епистинье. Рушились последние надежды. Сбывались самые худшие предчувствия.
Переписки с Катей Савицкой не завязалось. Не писала Епистинье и Мария Норейко, жена Ивана, не напоминала о себе, о дочке Ивана. Епистинью оглушило сообщение о гибели Вани, еще одного сыночка, и все остальное было как в тумане, запутанно и непонятно. Лишь после кончины Епистиньи музей стал восстанавливать все связи, искать людей, объединять родственников. Нашел и Марию.
Что же произошло с Иваном в Белоруссии?
После войны в Финляндии Иван был направлен в 310-й стрелковый полк 8-й стрелковой дивизии командиром пулеметного взвода. Полк стоял в Кольно, в Белоруссии.
После внезапного нападения немцев началось то же, что и у Илюши в танковой части. Жестокие бои, неразбериха, паника, нет связи, боеприпасов, беспорядочное отступление.
Как пишет сам Иван, до десяти раз попадал он в плен и окружение. В первые недели и месяцы войны немцы охраняли пленных кое-как, полагая, что они ни на что не способны; поэтому убежать из лагерей или с мест работы было несложно, и многие убегали. Убегал и Иван, пробираясь к линии фронта, догоняя своих. Но фронт двигался на восток еще быстрее.
Много солдат и офицеров, попавших в окружение, рассеялись по лесным деревням и хуторам Белоруссии, здесь их выдавали за родственников, многие тут переженились.
Иван и несколько его товарищей по полку оказались в деревне Великий Лес. Догонять фронт становилось все опасней, наступила осень, пошли дожди и холода, поэтому решили в деревне перезимовать. Иван поселился в доме Петра Иосифовича Норейко. Работал, плотничал. Все расселившиеся по деревням солдаты обязаны были раз в неделю отмечаться в местной немецкой комендатуре.
У Петра Иосифовича была дочь Мария, с которой у Ивана сложились хорошие отношения, и они поженились, а точнее — «стали жить совместно».
Но Ивана не покидала мысль: добраться к своим или готовиться к борьбе здесь. Он ходил в гимнастерке, в командирской фуражке, не допуская и мысли, что наши могут не прийти. Они скоро придут, и их нужно будет сразу же поддерживать с тыла. Вместе с братом Марии они нашли два пулемета «максим», несколько винтовок, патроны и закопали все это неподалеку в лесу.
Настроение людей в белорусских деревнях было сложным: здесь, как и всюду, грубо, безжалостно и бездарно провели коллективизацию. Веками сложившаяся жизнь белорусских крестьян была разрушена, много ни в чем не повинных крестьян арестовали и выслали на погибель за Урал, много осталось несправедливо обиженных; когда пришли немцы, всплыли озлобившиеся. В таких условиях действовать следовало обдуманно и осторожно.
Много неясного еще в гибели Ивана Степанова, какую-то роль сыграл в ней староста деревни. До войны он работал бригадиром в колхозе, в войну служил старостой, после войны опять стал бригадиром. Сын его был связным в партизанском отряде. Фамилия старосты известна, до недавнего времени он был жив, но так как прояснить эту историю сегодня просто невозможно, то будем называть его старостой. Похоже, что он работал на партизан, но прислуживал и немцам.
Началось с того, что полицаи однажды арестовали двух товарищей Ивана, с которыми он вместе выходил из окружения; они тоже жили в деревне Великий Лес. Арестованных отправили в Смидовичи, где стоял немецкий гарнизон. Оттуда им удалось написать письмо Ивану, где они просили передать их вещи родственникам и намекали на то, как можно их освободить.
Все письма прочитывал сначала староста. У них с Иваном состоялся разговор, и Иван просил его помочь освободить своих товарищей. Староста отказался. Разговор стал резким, и Иван пригрозил: «Запомни, гад, придут наши, мы тебе все припомним».
