Среди женщин в хате сидела и постаревшая Аня, украсть которую когда-то давным-давно в невероятно далекой и такой счастливой жизни не удалось Николаю. Муж ее погиб на войне.
Сильно похудевший, бледный, сидел на табуретке на маленькой сцене Николай, играл на баяне. Взгляд печальный; Николай погружен в себя. Раны его болели, мелкие осколки снаряда, сидевшие в теле, постоянно давали о себе знать ноющей, а иногда невыносимой болью… Непростой вопрос — почему же почти целый год Николай не писал домой из госпиталя, хотя раны его, судя по медицинским документам, не были смертельно опасными. Он говорил: «Думал, не выдюжу…» И дело тут не только в его ранах. Годы войны, гибель братьев, гибель фронтовых друзей, очевидно, наполнили его сокрушающей усталостью. Тут и грохнул рядом снаряд. И когда Николай пришел в себя, почувствовал, что жить не хотелось. Безразличен был этот мир. Не хотелось вновь впрягаться в лямку жизни и тащить немилый воз. И состояние это было хуже, опасней, чем раны… Услышал ли он молитвы матери, почувствовал ли, что смертью своей может совсем добить ее, осиротить детей, но Николай медленно-медленно ожил. Жизнь понемногу взяла свое, правда, не полностью. Ему сейчас нужна была сильная, оживляющая душевная поддержка, а где ее почерпнуть в этой жизни, здесь, на хуторе, где столько беды?
Сидела среди женщин в «зале» и Епистинья. Сын играл на баяне, дочь пела. Вот и все, что осталось у нее от большой семьи.
Вера вышла замуж
Валентина с мужем уехали в Прибалтику. Николай стал работать в колхозе плотником, хотя раны его не заживали; дела колхозные были так запущены, что председатель упросил Николая потихоньку, в меру сил «постучать топором». Скотные дворы, конюшни, арбы, повозки, сани — все надо было ремонтировать, обновлять, строить, изготовлять заново, а Николай был хороший плотник, замечательный столяр.
Николай жил на другом конце хутора, в километре от хаты Епистиньи. С его раненой ногой да после работы, которая выматывала его, да с его душевной усталостью навещать мать почаще он не мог. И у нее — дом, хозяйство, внуки. Вроде бы рядом Коля, а виделись не так часто, как хотелось.
Когда шла война, всем казалось: ну, вот кончится, тогда и заживем. «Тогда — жить! Хорошо жить будем!» — писал Илюша с фронта. Так и казалось — придут с войны бойцы, победители, орлы, как писали о них в газетах. Они пришли, но далеко не все. И как же они устали! Пришли в надежде отдохнуть, оттаять душой, отогреться у домашнего огонька. А огонек этот дома едва-едва горел. Великим напряжением сил победил наш народ фашистскую Германию, против которой не выстояла ни одна страна.
Потекла, потянулась послевоенная жизнь.
Два года после войны выдались неурожайными: сказались разорение, усталость, засуха. Радость и горе в хатах жили рядом: радость — война кончилась, «мы победили», кто-то вернулся с войны, игрались свадьбы, рождались дети, подростки становились юношами и девушками, пели песни вечерами; горе — вдовы, сироты, бедность до нищеты, покосившиеся хаты, «палочки» в колхозе, тяжелая работа. Благословенная Кубань была нищей, как и вся страна.
Исстрадавшиеся, измученные люди тянулись к праздникам, чтоб хоть немного забыться, начать новую жизнь. Устраивали бедные, но шумные свадьбы, крестины, праздновали Октябрьскую и Первое мая, Масленицу и Рождество. Николая с баяном то и дело куда-то приглашали — как же без музыки!
Жизнь шла.
Вышла замуж Вера, жена Васи… Мария Присоха писала ей из Никопольского района Днепропетровской области, сообщала, как она добивается от властей, чтобы имя Васи было написано вместе с именами партизан и подпольщиков на братской могиле. Письма были сбивчивые, путаные: Мария писала, что с Васей они были только товарищами по партизанской борьбе, а в том, что ее не расстреляли, выпустили из тюрьмы, ее вины нет. В чем-то она оправдывалась, что-то доказывала. Затем замолчала.
Вера рассказала все это Епистинье.
В сбивчивом рассказе, где перемешались немцы, партизанский отряд, предатели, местные жители, Епистинья узнавала Васю, веселого, улыбчивого, честного, родного, но слушать все это было горько и не очень хотелось. Если бы в рассказе светилась хоть небольшая надежда, что Вася жив и надо только ждать, искать его, Епистинья ни одного слова бы не пропустила, но Мария утверждала, что Вася «погиб как герой», «звери-фашисты расстреляли его в Новопавловской круче», что он «вместе с другими похоронен с почестями». Каково Епистинье слушать все это, если нет надежды!
Вера вышла замуж.
Судьба Васи
Что же было дальше с Васей, чей след потерялся в Крыму осенью 1941 года, после встречи с Филей?
Мария Присоха работала учительницей начальной школы в селе Капуловке Никопольского района, жила с двумя сестрами и матерью. Когда пришли немцы, она стала работать переводчицей в комендатуре села Покровского, как она говорила — по заданию подпольщиков. В селах района жили, скрывались по хатам наши солдаты, попавшие в окружение. В Капуловке некоторое время жил и Василий, другие солдаты, с которыми Мария познакомилась. Как Вася попал из Крыма в Никополь — неизвестно.
Положение в оккупированных селах было настороженным, неопределенным: большинство затаилось, ожидая, что будет дальше, кто-то пытался начать борьбу, кто-то пошел на службу к немцам. Молодых людей партиями отправляли на работу в Германию или на восстановление моста через Днепр в Никополе и другие работы.
Развернуть партизанскую войну, как в Белоруссии, на юге Украины было трудно, лесов в округе не было, а плавни скрывали ненадежно. В марте 1943 года наши сбросили в окрестности Никополя несколько парашютистов-десантников, чтоб организовать, оживить партизанскую и подпольную борьбу. В плавнях появился партизанский отряд, с которым Василий и его друзья установили связь. Теперь Мария и ее подруги собирали партизанам продовольствие и переправляли в отряд, Василий с одним из друзей ходил по селам, вербовал людей, собирал данные о немцах.
Жители некоторых сел помнили Василия. Уже в наши годы его узнавали на фотографии, рассказывали о нем с улыбкой, с любовью. Но многие из жителей и сейчас еще боятся рассказывать всю путаную правду о годах войны.
Василия арестовали вместе с другими товарищами в ноябре 1943 года. Взяли и Марию. Василий и Мария оказались вместе в одной камере никопольской тюрьмы.
В течение ноября арестованных допрашивали, пытали, а 1 декабря 60 человек немцы вывезли на окраину Никополя к Новопавловской круче и расстреляли. Марию и еще нескольких девчат выпустили.
Мария Присоха оказалась под подозрением: почему ее немцы выпустили, если она выдает себя за активную помощницу партизанам? Почему работала в немецкой комендатуре? Доказательств ее вины в провале партизан не было, а подозрение оставалось. Полицаи и предатели бежали с немцами, многие из своих расстреляны, жители сел говорили невнятно и путано, к тому же все они, как «проживавшие на оккупированной территории», сами были на подозрении. Вся ситуация запуталась, перекрутилась, Марии хотелось кому-то все рассказать, высказаться, хотелось оправдаться. Но всего она и сама не знала.
