Теперь Демосфен решительно настаивал на отступлении, пока оно еще возможно морским путем: ведь гораздо правильнее было бы сражаться со спартанцами в Декелейе, а не изнурять себя бесцельно здесь, вдали от родины. По крайней мере, нужно было поскорее выйти из теперешнего несчастного положения и выбраться из узкой бухты в Катану или Тапс, где флот мог бы сражаться в открытом море. Поэтому он настаивал на скорейшем уходе.
Эвримедон присоединился к этому мнению, но Никий, из боязни ответственности перед афинским народом считал, себя не в праве отступать без его согласия. Он закрыл глаза на все окружающее и не побоялся открыто заявить, что лучше умереть, сражаясь, чем быть на родине обвиненным правящими демагогами и приговоренным к смерти.
Своими упорными возражениями Никий вызвал вторичное промедление, чем дал Сикану время вернуться со своей эскадрой из Агригента, а Гилиппу – войти с новыми вспомогательными войсками в Сиракузы. В числе этих войск находились отплывшие весной из Тенара спартанские гоплиты (о беотийских было уже сказано выше), которые сбились с пути у Ливии, а потом с помощью греческих моряков из Кирены дошли до Неаполиса (перед Карфагеном), там легли на ONO и прибыли в Селин. С этими новыми силами можно было ожидать немедленного наступления и с суши и с моря.
В виду этих обстоятельств и все усиливавшейся болотной лихорадки, уносившей во множестве людей, Демосфен и Эвримедон, без согласия Никия, приготовились к отступлению, которого настоятельно требовали войско и флот.
Когда все уже было готово к отплытию, люди посажены на суда, вечером 27-го августа 413 г. до н. э. наступило полное лунное затмение. Оно привело в ужас большую часть совершенно изнервничавшихся афинян, а больше всех суеверного Никия, прорицатель которого незадолго перед тем умер. Было решено отложить отплытие еще на «трижды девять дней», то есть на месяц. Это было равносильно смертному приговору для всей огромной армии, состоявшей из 50 000 человек.
Сиракузяне, хорошо осведомленные обо всем, что происходило в афинском лагере поспешили воспользоваться этим промедлением, чтобы окончательно погубить врага. Произведя небольшую вылазку, они, день спустя после нее, напали по обычной манере Гилиппа всеми силами одновременно с суши и с моря на афинян. Против 76 сиракузских кораблей афиняне выставили 86, так что один афинский фланг имел превосходство по сравнению с противоположным вражеским. Эвримедон, командовавший этим крылом, хотел фланкировать врага и обойти с тыла, но, будучи мало знаком с глубинами бухты, сел на мель с 7-ю кораблями и оказался отрезанным от главных сил. Атакованный сиракузскими кораблями, он решил искать спасения на берегу, но тот оказался занятым сиракузскими войсками, и Эвримедон пал в битве, потеряв свои семь судов и их команды.
Этот эпизод произвел удручающее впечатление на сражавшиеся вблизи афинские корабли; теснимые сиракузянами они обратились в бегство. За ними в полном беспорядке последовал и остальной флот. Но не всем кораблям удалось достичь безопасного места за заграждением; большинство их было загнано к берегу.
Следивший за всем Гилипп поспешил к этому месту, намереваясь напасть на афинян с берега, но навстречу ему бросились тарентские союзники, и ему пришлось отступить. Тогда сиракузяне приготовили брандер из старого купеческого судна, наполнив его смолой, хворостом другими горючими материалами, зажгли его и пустили по ветру на приставшие к берегу афинские корабли. Но прием этот не удался; афиняне и тут выказали себя искусными моряками. Они вышли на шлюпках навстречу брандеру, потушили огонь и отвели брандер на буксире в сторону.
Но все же афиняне потеряли 18 кораблей и, кроме Эвримедона, еще 2000 человек, а сиракузяне одержали блестящую победу над сильной морской державой.
Эта битва была первой, в которой афиняне были не только побеждены, но и совершенно разбиты более слабым по численности врагом. Она была определяющим поворотным пунктом в пелопоннесской войне и вместе с тем поворотным пунктом величия афинского морского могущества, равно как и величия самих Афин.
Ближайшим следствием этой битвы было полное падение духа у афинян, у сиракузян же, наоборот – подъем и уверенность в победе. Последние теперь только и думали об уничтожении врага – цель, которой Гилипп поставил себе уже давно и для достижения которой он уже, без сомнения, давно выработал определенный план.
Было немедленно приступлено к заграждениям входа в бухту, который имел от южного конца Ортигии до маленького скалистого островка севернее Племмериона в длину немногим более 1000 метров. Поперек входа были поставлены на якорях триремы, купеческие суда и шлюпки, соединенные между собой переходными досками и настилами. В три дня было закончено это огромное сооружение – первое заграждение бухты, о котором упоминается в истории. Сиракузский флот держался с внутренней стороны заграждения (в большой гавани), вполне готовый к бою на тот случай, если враг попытается прорвать заграждение.
Однако афиняне не сделали ни одной попытки помешать постройке заграждения (не потому ли, что очень упали духом?), хотя им должно было быть ясно, что этой постройкой у них отрезан последний выход. Только тогда, когда начал ощущаться недостаток съестных припасов, Никий избрал для спасения тот путь, от которого так упорно отказывался, когда тот еще был открыт.
Войско покинуло свой лагерь в Анапской низменности и собралось на месте стоянки команд флота, кое-как там укрепившись. Пришлось приготовить к плаванию такое число судов, чтобы принять всех людей. Из имевшихся налицо 200 трирем и множества транспортов можно было снарядить только 110 трирем из-за недостатка весел. Носовые части были поспешно укреплены против упорных балок сиракузян и снабжены, кроме того, крепкими железными абордажными крюками. В случае столкновения эти крюки крепко удерживали протараненный корабль, и последний легко мог быть взят на абордаж. В преддверии такого боя на триремы посадили много гоплитов и стрелков, причем сделать это пришлось бы все равно, так как надо было забрать с собой всех людей. Если бы удалось прорваться через заграждение, то корабли должны были бы немедленно уходить как можно дальше; в противном случае решено было сжечь корабли и отступить на сушу.
Сиракузяне в свою очередь приняли контрмеры. Имея сведения, как и обо всем, об абордажных крюках, они обили носовые части своих судов шкурами для того, чтобы крюки соскальзывали, не захватывая корабля. Кроме своих 76 трирем, они вооружили много мелких судов, годных для боевых целей. Они выстроили свои силы в одну длинную линию перед заграждением поперек входа, вплоть до северной стороны бухты.
Афиняне со своими 110 судами пошли в бой и полным ходом бросились к оставленному в заграждении проходу. Им удалось прорвать неприятельскую линию, но они не смогли перескочить через цепи, связывавшие два соседних корабля в заграждении. Тут они оказались в центре всего сиракузского флота и принуждены были отказаться от дальнейших попыток прорваться через заграждение. Вскоре в тесной бухте завязался беспорядочный и ожесточенный бой. Обе стороны сражались с величайшим упорством и ожесточением.
Войска обеих сторон следили за боем с берега, жители Сиракуз наблюдали со стен города. У обеих сторон было потеряно много кораблей, пущенных ко дну таранными ударами, не меньшее число было разбито упорными балками и взято в абордажном бою; неоднократно 3-4 корабля сваливались вместе.
