Более не рассматривавшийся немцами как военнопленный, Власов занимал небольшой, скудно обставленный номер во второсортной гостинице «Русский Двор» в центре Берлина. Штрикфельдт попросил его выехать в поездку 25 февраля 1943 г. в сопровождении офицера разведки из штаба Шенкендорфа подполковника Владимира Шубута и капитана Петерсона, которого он уже знал по Лётцену и которому предстояло взять на себя обязанности переводчика.
[74] В спальном вагоне почтового поезда они с Силезского вокзала в Берлине выехали в Лётцен, а уже оттуда на военном эшелоне с возвращающимися на фронт отпускниками в Смоленск.
Генерал фон Шенкендорф принял Власова в своей штаб-квартире на окраине города. Они обсудили вопросы ставшей насущно необходимой политической борьбы, ее перспективы и возможности. Затем Власов побывал в соборе, который до оккупации города Вермахтом служил в качестве зернохранилища, и имел продолжительную беседу со священником. Вечером того же дня в местном театре в обстановке всеобщего подъема состоялось первое со дня плена выступление Власова перед большой группой русских.
Глубокий и зычный голос Власова был хорошо слышен отовсюду в зале. Говорил он просто, легко подбирая подходящие сравнения, и немедленно добился отклика у слушателей. Будучи сам человеком из народа, он хорошо знал, чем взять аудиторию. Он так и излучал уверенность, убежденность и властность.
Начал Власов с того, что коротко описал свою служебную карьеру в Красной Армии и обрисовал причины того, почему повернул оружие против Сталина. Он говорил о целях освободительного движения и о том, что после победы Россия должна будет занять надлежащее место в европейском содружестве стран и народов. Он упирал на то, что русским, и никому иному, должна принадлежать роль ниспровергателей Сталина. Несмотря на то что союзниками в их борьбе станут немцы, национал-социализм не будет перенесен на российскую почву. Русским не придется носить иностранную форму. После победы будет образовано правительство, отвечающее требованиям и условиям России. Свое выступление он закончил предложением к собравшимся высказать мнения.
Первым взял слово действующий глава Смоленского округа. Он заявил о том, что население на оккупированных территориях надеялось на очень многое, а получило мало, и задал вопросы, которые задавали с начала войны тысячи и миллионы русских: правда ли то, что немцы намеревались превратить Россию в колонию, а самих русских в рабов? Не правы ли те, кто говорит, что охотнее будут жить в России при проклятых большевиках, чем под кнутом немецкого надсмотрщика? Им все время говорят, против кого они должны сражаться, но не говорят — за что. Никто еще официально не объявлял о том, каковы послевоенные планы в отношении страны. Почему бы немцам не передать власть в оккупированных районах русской администрации? Почему добровольцам, которые сражаются вместе с немцами, не разрешают иметь свои штабы и русских командиров? Одним словом, собравшиеся хотели знать ответы на все эти «почему».
Именно этих вопросов и боялся Власов. Он мог обещать лишь надежду. Он подчеркнул то, что уже сам факт его появления здесь, его публичных выступлений говорит о росте понимания проблемы со стороны немцев. Он заметил, как делал в речах и в дальнейшем, что немцам поначалу казалось, будто бы большинство народа сражается за коммунизм. Недоверие и ввело их в ошибку, однако теперь многие немцы осознали это. Вот он и работает совместно с ними, чтобы устранить непонимание и сделать то, что необходимо сделать. Просто глупо думать, что можно превратить в рабов 190-миллионный народ. Однако участие немцев нужно, чтобы покончить со сталинским коммунизмом, и поскольку большинство людей мечтают о свержении Сталина, принимать такую помощь не есть предательство или измена. Цели эти уже заявлены в «Смоленской декларации». Если же Власов хочет добиться поставленных задач, ему необходимо доверие и содействие народа, как нужны они ему для того, чтобы убедить немецкое руководство в принятии соответствующих мер. Громкие аплодисменты, сопровождавшие его высказывания, говорили о том, сколь глубоко страдали собравшиеся от неопределенности, как много значили для них слова надежды.
На следующий день Власов побывал в добровольческой части и в редакционных отделах местной русской газеты. Затем он встретился с белорусским майором Дмитрием Космовичем, который действовал в зоне ответственности группы армий «Центр» и прославился тем, что очистил от партизан крупные районы вокруг Брянска и Смоленска. Космович, один из представителей образованной элиты, вышедший из среды белорусского крестьянства, был эмигрантом со стажем, в Белграде он вступил в политическую организацию, ставившую себе целью независимость Белоруссии. Он вернулся домой в начале Восточной кампании и с помощью немцев добивался выполнения поставленных задач.
То была первая встреча Власова с таким радикальным сторонником сепаратизма. Космович выразил готовность сотрудничать, если Власов и его Освободительный комитет гарантируют независимость Белоруссии. Власов же со своей стороны пытался убедить собеседника, что сначала надо разделаться с общим врагом, а уж потом предоставить в подобном вопросе делать выбор народу, не говоря уже о том, что провозглашение раздела России сейчас дало бы Сталину превосходный козырь в политической игре. Расстались участники встречи недовольные друг другом.
Тем не менее переговоры эти имели важное значение для Власова. Пример Космовича доказал, как легко мобилизовать население и то, сколько могут сделать сами русские, если они, а не немцы будут распоряжаться на оккупированных восточных территориях. К моменту прибытия Космовича в Смоленск в обширных лесах вокруг города действовала партизанская бригада численностью почти в две тысячи человек. Справиться с бригадой было непростой задачей, поскольку она осуществляла связь с Красной Армией через леса около Демидова, где отсутствовала сплошная линия фронта. Партизаны реквизировали скот и провизию в деревнях и селах и терроризировали население, которое в итоге направило депутатов в Смоленск просить помощи.
Командовавший дислоцированными в регионе германскими войсками и комендант города генерал Поль поручил Космовичу организовать сеть самообороны. Первый шаг был направлен на защиту ближайших сел и деревень. В каждом селе со складов трофейного снаряжения вооружили по 100–150 человек. Построили бункеры, создали систему быстрого оповещения соседних отрядов на случай внезапного налета партизан. Особенно остро нуждался Космович в офицерах и унтер-офицерах, которые требовались для подготовки крестьян. Из лагеря для военнопленных отобрали шестьдесят офицеров, включая и многих кадровиков в звании вплоть до полковника. Они ненавидели Сталина, однако немцы сделали все, чтобы эти люди разочаровались и в них. Посему эксперимент имел и элементы риска, так как через партизан бывшие пленные могли практически в любое время перебежать на сторону Красной Армии. Однако случаев дезертирства не отмечалось.
Во все расширявшемся круге опоясывавших Смоленск сел одна деревня за другой получала оружие, охраняя себя и центр от партизан. Начиная с июня 1942 г. отряды местной милиции, официально именовавшиеся «службой порядка» (Ordnungsdienst — OD),
[75] также временно разместились в лесных землянках около Демидова, образовав тем самым в итоге сплошной участок линии фронта. В самом Смоленске Космович организовал моторизованную оперативную группу, которую, смотря по обстановке, можно было быстро перебросить на особо угрожаемый участок обороны. Общая численность милиции в районе Смоленска в итоге достигла почти 3000 человек, а всего в зоне ответственности группы армий «Центр» — примерно 100 тысяч. Космович, назначенный инспектором «службы порядка», свел эти силы в батальоны под единым общим командованием для скорейшего преобразования их в предполагаемую освободительную армию. Вскоре, однако, ОКВ запретило любую централизацию. Такое решение принесло очередное разочарование не только русским, но и немецкому командованию в тыловых районах армии, которое упрочило свое положение за счет поддержания инициативы Космовича.
[76] Метод Космовича был прост, для успешной реализации его планов не требовалось ничего, кроме одного — Луговности населения к сотрудничеству. И высокий уровень этой готовности стал лишним подтверждением обоснованности эксперимента.
