– Он твой раб, сын раба твоего, – оправдывался Али ибн Иса, – он получает подарки от тебя, он предан династии и вырос при дворе, нет ни малейших подозрений, что осмелится на такую дерзость.
Больше я ничего не расслышал».
«Ибн Кудайда, – продолжает свой рассказ Ибн Аби Алан, – не имел средств заплатить большую дополнительную сумму за свои земли, которую я занес на его счет. Однажды вечером он пришел ко мне домой и попросил принять его.
– Чему я обязан чести видеть тебя, Абу Джафар? – спросил я, вставая ему навстречу.
Он начал униженно и заискивающе объяснять свое затруднительное финансовое положение.
– Но что же ты хочешь от меня?
– Ты должен уменьшить мой налог и дать мне денег взаймы, – ответил он, – иначе я не смогу ничего заплатить.
Я немного снизил его налог и ссудил ему тридцать тысяч дирхемов, взяв с него расписку, составленную по всем правилам в присутствии свидетелей.
Прошло несколько лет. Все это время я придумывал всякие ухищрения, чтобы досадить моему врагу. Его дела шли все хуже и хуже. Наконец он совсем разорился. Тогда я потребовал с него свой долг. Он закрылся и не выходил из дому. Тогда я обратился к своему родственнику – судье, тот выписал ордер на арест и послал его начальнику полиции. Узнав об этом, Ибн Кудайда бросил свой дом и скрылся в неизвестном направлении. Судья приказал повесить на двери его дома прокламацию, призывающую его вернуться, но это не принесло результата. Тогда я обратился к Бариди с просьбой помочь мне разыскать своего должника. Бариди послал своих агентов, и Ибн Кудайда был пойман и доставлен в суд. Я предъявил свою расписку и потребовал, чтобы его посадили в тюрьму.
Судья заявил, что благородного человека нельзя и не обязательно держать в общей тюрьме с чернью, и поместил его в помещении рядом со своим домом. Тогда я снова обратился за помощью к Бариди. Я сказал, что Ибн Кудайда может подкупить стражу и бежать из такой ненадежной тюрьмы в Багдад, где будет иметь возможность затеряться в большом городе и затеять опасную интригу против меня. Бариди поговорил с судьей. В результате было договорено передать должника в мои руки. Я снял дом за свой счет и поселил там Ибн Кудайду, его охраняли мои друзья и специально нанятые мной стражники.
Так он жил около года, не имея никакой надежды заплатить долг. Единственным его удовольствием были бесплодные мечты отомстить мне. Мне было все равно, когда он заплатит, я был уверен, что он никуда не убежит. Но вскоре он серьезно заболел. Его мать, моя дальняя родственница, пришла ко мне в слезах и попросила отпустить сына домой. Я сначала не хотел ничего слышать, но, когда мне сказали, что он при смерти, я уступил ее мольбам, заставив, правда, ее сначала поручиться за выплату его долгов.
Через три дня после возвращения домой он умер. Я конфисковал некоторые его владения в качестве компенсации долга».
– Как так случилось, Абу Касим, что ты разочаровался в государственной службе? – спросил я однажды Ибн Аби Алана. – Что послужило причиной?
– А причина вот в чем, – ответил мой дядя и начал свой рассказ:
«Абу Али Джубай
[158] (великий богослов-рационалист), приезжая по делам в Ахваз, обычно останавливался у меня в доме. Я работал в администрации Ахваза и был также заместителем управляющего финансами, поэтому все дела проходили через мои руки. Фактически я управлял всей провинцией. Раз в году, когда приходил срок уплаты налогов, Абу Али Джубай приезжал в Ахваз, платил за себя (у него было поместье в Джуббе) и за тех, кто уже много лет пользовался его покровительством и поддержкой. Когда он приезжал в наш город, все относились к нему с большим почтением. Я решал все его дела с наместником. Наместник не был моим близким другом, и он не совсем точно представлял себе, какое положение занимает Абу Али Джубай, но и он обычно снижал налог для этого почтенного человека на треть, а то и на половину.
Возвращаясь в Джуббу, Абу Али Джубай никогда не забирал себе весь доход от своих земель. Из того, что оставалось после уплаты налогов, десятую часть он раздавал бедным в качестве милостыни, остальное жертвовал членам своей религиозной общины. Единственное, что он требовал от них взамен, – это содержание в течение года одного из бедных студентов, слушавших его лекции. Содержание студентов, впрочем, было не очень обременительным делом, и на это уходило не более пятой части его щедрых пожертвований. Так он поступал каждый год.
И вот он, как всегда, приехал в наш город, остановился у меня, и я помог ему управиться с делами. Вечером мы сели отдохнуть и побеседовать.
– Абу Али, – спросил я своего гостя, – как ты думаешь, что будет со мной в будущей жизни, если в этой жизни я останусь верен своей профессии?
– О чем тут можно думать, Абу Касим? – ответил он. – Будь уверен, что, если ты умрешь, занимаясь тем, чем ты сейчас занимаешься, ты никогда не войдешь в Сад Наслаждений.
– Но почему? – удивился я его категоричности. – В чем моя вина? Я всего лишь служащий, почти что простой писец. Иногда, конечно, приходит человек и жалуется мне, что его налог сильно завышен. Я исправляю несправедливость – и он от чистого сердца и с радостью дает мне подарок. Иногда я беру себе то, что, возможно, принадлежит повелителю правоверных, но это я считаю частью добычи мусульман, на которую я имею полное право.
– Абу Касим, – возразил он, – Бога нельзя обмануть. Скажи мне, ведь именно ты назначаешь землемеров и посылаешь их измерять земельные участки? И всегда ли они выполняют свою работу аккуратно? Тебе известно, что они часто завышают цифры на десять – двадцать процентов. Потом на основании этих сфальсифицированных сведений ты рассчитываешь налоги и заполняешь ведомость. Затем ты вручаешь эту ведомость сборщику и говоришь ему: «Если ты не соберешь мне эти деньги сполна и точно в срок, то я прикажу прибить гвоздями твои руки к твоим ногам».
– Ну, в общем смысле это так, – признался я.
– И потом твой сборщик выезжает в районы, берет с собой эскорт конных и пеших солдат, а также палачей с плетями и кандалами и начинает выполнять твои приказы. Если ты позволишь ему дать отсрочку какому-либо человеку, он даст, если нет – он будет неумолим и безжалостен, пока человек не заплатит все сполна. Не так ли?
– Да, это верно, – ответил я.
– Затем, собрав деньги, ты отправляешь их в казну халифа и пишешь отчет с твоей подписью и печатью?
– Да, – сказал я.
– Таким образом, все это дело зависит от тебя и ты отвечаешь за каждый этап сбора денег. Разве нет? Подумай о Боге, иначе ты пропадешь. Оставь государственную службу. Позаботься о своем будущем.
Так он продолжал наставлять и предостерегать меня, пока, наконец, слезы не потекли у меня по щекам.
– Ты не более знатен, – сказал он потом, – и занимаешь не такое высокое положение, как Джафар ибн Харб
[159]. Он был вторым, после визиря, при дворе, он был также ортодоксальным правоверным и знаменитым ученым, написавшим много книг, которые до сих пор читают мусульмане. И вот этот самый Джафар, находясь в зените своей славы, ехал однажды в блестящей свите повелителя правоверных по улице Багдада и случайно услышал, как какой-то человек читает стих из Корана: «Не наступил ли уже тот час, когда все, кто искренне верит, покаются и смирят свое сердце при одном лишь упоминании имени Бога и откровения истины?»
