Если позволяет она тебе любить себя, мужчина, прими утехи полностью;
Но никогда рыданий не души, в тот миг, когда уйдет она.
Разве не сладка и не нежна она? Подумай же тогда,
что в какой-то день другой
Какому-нибудь другому мужчине повезет найти ее столь же сладкой,
сколь и нежной.
Дала ль она обет в том, что разлука не разрушит никогда присяги верности?
Глупец! Кто верил верности с окрашенными красным кончиками пальцев.
Смотри, вот человек, который не считал,
хотя б однажды, усилий-мук трудов!
Человек дерзаний множества, и целей, и путей!
Весь день напрасно едет он; а вечером вернется другим —
Одиноким, едущим верхом на неоседланной Тревоге и приводящим Смерть;
Опережает Ветер он в конце концов, хоть Ветер и несется мимо стремглав,
Ведь порыв подует и ослабевает, а он не прекращая скачет.
Наконец сна игла зашивает его глаза, но нужен ему не страж,
Который закричит, как осторожный человек от неустрашимости:
«Пробудись!
Восстань от сна, чтобы увидеть первого из движущегося отряда,
Стоящего и извлекающего лезвие тончайшее, от заточенности яркое!»
Видеть, как вышибают ему грудину, – все равно что смотреть
На челюсти в Погибели ревущем смехе.
Пустыня дорога ему; и путешествует он там,
Где Млечный Путь над головою шествует его.
Человек подобен солнцу зимнему, пока
Сияет Сириус; потом уж темный и холодный.
Тонкий профиль, худощавый, но не от бережливости:
Он Отдающий человек, Сердечный, и Отзывчивый, и Гордый.
Он с Осмотрительностью вместе путешествовал,
И там, где он приостанавливался и делал привал,
Осторожность оставалась стоять с ним рядом.
Длинные вьющиеся волосы и изысканная гордость,
Но вел борьбу, как волк голодный.
Два вкуса у него: меда и желчи;
И знали все лишь его горечь иль сладость
[3].
Гибель воина Рабиа по прозвищу Длинноволосый
Рабиа заметил вдали облако пыли.
– Скачите вперед! Скорей! – крикнул он женщинам, бывшим с ним. – Я не думаю, что это друзья преследуют нас.
Я подожду здесь, пока уляжется пыль, и выясню, кто это. Если это враги, я нападу на них из-за деревьев и увлеку их за собой. Мы встретимся на перевале Газал или Усфан в Кадиде. Если мы там не встретимся, то, по крайней мере, вы доберетесь до нашей страны.
Рабиа вскочил на коня и поскакал навстречу неизвестности. Он показался из-за деревьев, и преследователи бросились за ним, будучи уверенными, что женщины недалеко. Длинноволосый был искусным лучником, и его стрелы заставили врагов, остановившись, позаботиться о своих мертвых и раненых. Он пришпорил коня, догнал своих женщин, и они вместе понеслись еще быстрее. Но люди племени сулайм не отставали. Тогда он повернулся к ним лицом снова. Так продолжалось, пока не закончились стрелы. На заходе солнца они достигли страны Кадид. Но лошади, черные от пота и пыли, и люди, горящие жаждой мести, были уже близко. Тогда он повернул еще раз, и много врагов полегло от его меча и копья, но тут Нубайша, сын Хабиба, вонзил свой дротик ему в грудь.
– Я убил его! – воскликнул Нубайша.
– Ты лжешь, лживый рот, – ответил Рабиа.
Но Нубайша понюхал острие своего копья и сказал:
– Нет, это ты лжец; я чувствую запах твоих внутренностей!
Тогда Рабиа повернул коня и, несмотря на рану, поскакал ко входу в ущелье, где его ждали женщины. Он попросил у матери:
– Пить! Дай мне пить!
– О сын мой! Если я дам тебе пить, ты умрешь немедленно, на этом месте; и нас схватят. Потерпи, мы можем еще уйти.
– Тогда перевяжи меня.
Она перевязала его своим покрывалом, и он прочел стих:
Скорей перевяжи меня!
Ведь ты теряешь всадника, похожего на золото горящее:
На сокола, который вел людей, как стаю птиц,
И упал камнем, ударившись всем телом.
Его мать ответила:
Мы – главный столп Малика и Талабы,
Мы сказка мировая без конца.
Народ наш гибнет, муж за мужем;
Существование наше угасает.
Теперь вперед! Пока есть силы, бейся!
Итак, он остался, чтобы встретить врага еще раз, в то время как женщины поспешили вперед так быстро, как только могли. Длинноволосый сидел на коне, закрывая собой узкий проход, и, когда он почувствовал, что смерть приходит к нему, оперся на копье и стал ждать. Когда люди из племени сулайм заметили его в сумерках, все еще сидящего на коне, они долгое время медлили, не решаясь напасть на него, думая, что это живой человек. В конце концов Нубайша, приглядевшись, сказал:
– Его голова упала набок, клянусь, это мертвец!
Человек из племени хузаа пустил стрелу, конь дернулся, и Длинноволосый упал лицом на землю. Тогда преследователи обыскали тело. Но они побоялись идти дальше, так как в это время им безопасней было быть ближе к дому. Воин из племени сулайм подъехал к поверженному.
– Ты защищал своих близких, будучи живым и будучи мертвым! С этими словами он вонзил древко своего копья в глаз Рабиа.
Горе сестры
О нем напоминает солнце восходящее и заходящее:
Его я вспоминаю во время каждого заката.
Ниже Салы в расселине камней лежит
Один убитый. То капает отмщенья кровь…
Многие из нас шли сквозь жару полудня,
Сквозь сумерки, а на рассвете
Остановились – с острым железом,
Клинками, однажды искривленными, извлеченными,
Что сияли молнией.
Они похожи на сон, испитый малыми глотками, или дремоту;
И Ужас снизошел! И были рассеяны они.
Мы месть свою вершили: из этих двух колен
Погибла жалкая лишь горстка!
Хоть клан Хузайль меч окончательно сломал свой,
Как часто наш зазубривался на Хузайле!
Рассветов сколько пало на лагерь их,
А после резни хорошей пришли грабеж и с ним дележ, раздел добычи.
Хузайль сожжен! Я сжег их! Я бесстрашен!
Я неутомим, в то время как они устали,
Чье копье испило первый глоток глубокий крови, и полюбило это,
И вновь глубоко испило кровь неприятеля.
Вином я клялся, что пока не будет подвиг совершен;
Без всякого труда себя освободил от этой клятвы.
Чашу протяни мне, наконец, двоюродный мой брат;
Гнев за убитую семью меня опустошил.
Мы протянули чашу им: в ней скрывалась Смерть в глотке вина;
В осадке укрыты были Позор с Бесчестием вдвоем!
Гиена насмехается над убитыми Хузайль!
Волк клыки свои оскалил над тем, что от них осталось,
Стервятники, отяжелевшие от пищи, раскачивают фургоны их,
Мертвых топча и пытаясь взлететь,
Но слишком тяжелы, чтобы летать.
Ни разу шейх не умирал наш умиротворенный на своем ложе,
Никогда не оставалась неотмщенной наша кровь.
Сватовство господина Хариса
Однажды Харис обратился ко мне с такими словами: – Брат, как ты думаешь, есть ли на свете человек, который откажется отдать за меня свою дочь?
