Что же касается совета, что ты дал владыке правоверных, – воздерживаться от законных удовольствий со своими женами, если бы такая утрата была таким же благословением для них, как для твоей матери твоя смерть, он мог бы и прислушаться. Но разлучать жен с таким человеком, как он… Он никогда не прислушается к такому совету! Да благословит Аллах поэта, сказавшего о тебе такие слова, когда ты избежал смерти от копья Газала:
Свиреп как лев со мной, но на войне пуглив как страус.
Рабы! Скорее проводите вон его!
Когда же Хаджжадж вернулся, Валид спросил его:
– Как все прошло, Абу Мухаммед?
И тот ответил:
– Она все говорила до тех пор, пока я не понял, что лучше бы мне быть сейчас под землей. Клянусь Аллахом!
Валид смеялся над Хаджжаджем и даже притопывал от смеха. И затем воскликнул:
– Что ж, Абу Мухаммед, это дочь своего отца Абд аль-Азиза!
Хаджжадж умер в Ираке после двадцатилетнего правления в возрасте пятидесяти четырех лет. Его недуг был вызван тем, что он ел слишком много съедобной почвы, которую называли «толченой землей». Сто двадцать тысяч человек было казнено по его приказу. «Суровое правление приносит мало вреда, – любил он говорить, – слабое правление вредит гораздо больше».
Рассказывают, что однажды, когда он ехал с процессией на пятничную молитву, он услышал стоны и плач. Тогда он поинтересовался, что это было, ему ответили, что это стонут его узники.
И Хаджжадж повернулся в сторону звуков и прокричал:
– Оставайтесь гнить здесь! И замолчите.
Он умер на той же неделе, и это была его последняя поездка. После смерти он оставил лишь Коран, принадлежавшее ему оружие и несколько сотен дирхемов.
* * *
Некий поэт из Мекки стал любовником жены Валида, познакомившись с ней, когда та совершала паломничество.
О, что за время наступило, старый добрый хадж!
Что за святыня – старый добрый Дом Господень!
Девушки славные подталкивают нас,
Когда целуем Черный камень мы.
Он последовал за ней в Дамаск.
Равда! Твоим любовникам покоя нет.
Их разрываются сердца, нет больше сил у них томиться в ожиданье.
– Мы разделены дворцовыми стенами, – она сказала.
– Выход я найду, – ответил я.
– Но все ж нас видит Бог, – несмело возразила она.
– Бог милостив, – ответил я.
– Нет больше у меня сомнений, – сказала она.
– Тогда готова будь, когда пробьют часы, незаметно прийти сюда,
Стремительно, как ночью выпавшая роса.
Внезапно пришел Валид, и она спрятала поэта в сундук с платьями. Халиф просил благосклонности к нему, которая и была ему оказана. Затем он указал на сундук и велел отнести его в свои покои. Там вырыли яму, куда и сбросили сундук.
При этом халиф громко произнес:
– Мне что-то послышалось. Если я прав, то хороню то, что, как мне кажется, находится в этом сундуке, и с этим покончено навсегда. Если я не прав, мы просто закапываем деревянный ящик.
Земля уже была насыпана, а поверх нее расстелен ковер.
Валид был первым халифом, который запретил обращаться к нему по его настоящему имени. А на его кольце с печатью была надпись: «Валид, ты должен умереть».
Его двоюродный брат рассказывал: «Когда я помогал опускать тело Валида в могилу, он резко дернул ногой, как будто был еще жив».
* * *
Его брат, халиф Сулайман, был огромным, ненасытным чревоугодником. Однажды он за один присест съел семьдесят гранатов, ягненка, шесть цыплят и дюжину фунтов смородины. Он любил роскошные ткани, и более всех ту, что называлась ваши. Все начали шить себе из этого материала платья, мантии, штаны, тюрбаны, различные головные уборы. Халиф носил такие одежды во время поездок, на приемах и на кафедре проповедника. Ни один слуга при дворце не был одет в другую ткань, даже повар не осмеливался появляться в переднике из другого материала. Халиф также приказал сшить ему саван из той же ткани.
Как-то, глядя на себя в зеркало, Сулайман был поражен своей красотой и юностью. Он сказал тогда: «Да, Мухаммед был пророком, и Абу Бакр был прозван Праведным, Омара назвали Проницательным, а Османа – Скромным, Муавия был Снисходительным, Язид —
Терпеливым, Абд аль-Малик – Управляющим, Валид – Угнетателем. А я – я буду прозван Красивым!»
Он крутит бедрами, себя похлопывает,
Как будто бы сказать желает: «А вот и я! Вы узнаете ли меня?»
Да, узнаем тебя мы. И ненавистен Богу ты,
И ненавистен людям.
Благочестие
Люди в то время выбирали себе разные пути, отчего и появились определенные знаки отличий, сословия. Но избранные человечества, для кого религия по-прежнему оставалась страстью, назывались отшельниками, или верующими.
Тамим Дари, асхаб Посланника Божьего, бывший до обращения к Аллаху христианином, имел привычку проводить целые ночи до самого рассвета, повторяя одно место из Писания:
21. Неужели те, которые вершили злые деяния, полагали, что Мы приравняем их к тем, которые уверовали и совершали праведные дела, что их жизнь [на земле] и [после] смерти будет одинакова? Скверны же их суждения!
Неужели те, которые вершили злые деяния, полагали, что Мы приравняем их к тем, которые уверовали и совершали праведные дела, что их жизнь [на земле] и [после] смерти будет одинакова? Скверны же их суждения!
Неужели те, которые вершили злые деяния, полагали, что Мы приравняем их к тем, которые уверовали и совершали праведные дела, что их жизнь [на земле] и [после] смерти будет одинакова? Скверны же их суждения!
[126]
И так до самого заката.
Другой такой приверженец веры после окончания проповеди начинал плакать так, что все тело его сотрясалось от рыданий. Когда же люди спрашивали его, зачем он так делал, он отвечал:
– Вот-вот со мной случится великое событие: я предстану перед Всевышним, чтобы осуществить все, что я только что проповедовал.
В те времена в Басре жил некий Хасан, отец которого был вольноотпущенником женщины-ансара в Медине. Он давал очень мудрые советы по религиозной практике:
«У вас есть два плохих попутчика: динар и дирхем. Только покидая вас, они становятся безопасны.
Аллах говорил нам о посте как о поле испытаний для своих слуг, чтобы многие спешили покориться ему. Кто-то выигрывает забег и получает награду, остальные проигрывают и уходят ни с чем. Но клянусь своей жизнью! Если бы все запреты были отменены, праведник занялся бы благими делами с усердием грешника, с которым тот предается пороку, только для того, чтобы получить новый головной убор или пройти миропомазание.
