Яхья ибн Халид ибн Бармак умер в тюрьме в 189 году хиджры, Фадл ибн Яхья умер тремя годами позже.
Голова Джафара была насажена на кол и выставлена на Багдадском мосту. Халиф приказал объявить всем, что голова того, кто будет оплакивать Бармакидов или писать стихи в их память, будет выставлена рядом с головой Джафара.
* * *
«Как-то у меня были дела в казначействе, – рассказывает один из придворных ар-Рашида, – и, просматривая расходную книгу, я натолкнулся на следующую запись:
«Одно почетное платье и герб наместника (для Джафара ибн Яхьи) – 400 тысяч динаров».
И ниже, через несколько записей, на той же странице я прочитал:
«Нефть и щепки для сожжения тела (Джафара ибн Яхьи) – 10 кират».
* * *
Мир такой же нежный на ощупь, как и гадюка, быстрая в броске.
Как-то раз стражник, следящий за порядком в городе, проходя мимо покинутого дворца, заметил человека с листком бумаги в руках. Тот со слезами на глазах читал элегию о падении династии Бармакидов. Стражник арестовал его и привел во дворец к халифу.
Ар-Рашид позволил пленнику говорить. Тот оказался одним из слуг Яхьи и рассказал историю о великодушии своего господина, которая тронула сердце халифа, и он приказал отпустить того человека. Впоследствии ар-Рашид разрешил всем поэтам писать стихи о несчастной судьбе Бармакидов. Более того, когда кто-либо из его придворных дурно отзывался о Бармакидах, он говорил:
– Хватит об этом, вам вряд ли удастся заполнить пустоту, которая осталась после них!
Вскоре халиф переехал из Багдада в Ракку на берегу Евфрата.
Себялюбие – ключ к вратам ада.
Муссала сумрачна теперь; и в дюны не хожу я больше.
Невеселы Лабаб и Мирбадан,
Мечеть темна, где были дружны с благочестием доблесть.
Пусты великие дворы, и грустен мой любимый сад.
И несколько друзей веселых – цвет юности,
И благородство родов великих растаяли,
Печален времени удар: они ушли,
Как люди Шебы,
Рассеяны по дальним странам.
И мир уж не вернет их, это невозможно.
Когда я думаю об их уходе и о том, что никогда,
Как долго б я ни прожил, не вернется ни один,
Кусаю губы, как привычка мне велит.
Тьма удовольствий раздирает и пожирает меня,
Поскольку боль потери положила конец всему:
Все кончено меж мной и моим братом.
* * *
Ар-Рашид получил письмо от римского императора
[131], в котором последний сообщал о том, что разрывает мирный договор, заключенный мусульманами с императрицей Ириной. Это послание гласило:
«От Никифора, римского императора, Харуну, повелителю арабов.
Наша предшественница императрица Ирина почитала тебя как ладью, себя же считала пешкой и слала тебе дань, разоряя себя и империю. Но это лишь слабость, свойственная женщине.
По получении сего письма ты должен вернуть все, что получил от нее, до последнего медяка, в противном случае меч решит наши разногласия».
Когда ар-Рашид прочитал это послание, он пришел в такую ярость, что никто из присутствовавших не осмеливался не то что заговорить с ним, но даже посмотреть ему в глаза. Придворные поспешили удалиться, визири воздержались от своих советов.
– Чернильницу мне! – крикнул халиф и тут же на обороте письма императора написал:
«Во имя Господа милосердного и милостивого!
От Харуна, повелителя правоверных, Никифору, римскому псу.
Я прочел твое послание, сын неверной матери. Ты увидишь, а не прочтешь мой ответ.
Прощай».
И в тот же день халиф выступил в поход. Он не останавливался, пока не достиг Гераклеи, того места, где и состоялась знаменитая битва, в которой правоверные нанесли византийцам сокрушительное поражение. Никифор умолял о мире и обязался платить дань. Его предложение было принято, но, когда ар-Рашид вернулся в Ракку, «римский пес», решив, что возвращение армии халифа зимой невозможно, нарушил договор. Никто не посмел сказать халифу об этом, пока Абу Атахия не написал стихи по этому поводу.
– Неужели он действительно посмел сделать это? – воскликнул ар-Рашид, когда прочел эти стихи.
Без промедления он отправился назад, не жалея сил, пока его верблюд не остановился возле самого императорского дворца. Он не мог успокоиться, пока не достиг цели Священной войны. В 190 году Геракл ея была захвачена, и войска мусульман распространились по всей Византийской империи.
* * *
Когда визирь Яхья умер в тюрьме, на его теле нашли записку:
«Истец ушел из этого мира, но и Ответчик не задержится надолго, его ожидает Судья, Который не ошибается и Которому не нужны свидетели».
Эту записку показали халифу.
Страшный сон
«Однажды я пришел во дворец к ар-Рашиду в Ракке, – рассказывает лекарь Джабраил, – и нашел его в подавленном состоянии; у него не было сил ни пошевелиться, ни даже открыть глаза. Я спросил, что с ним случилось.
– Мне приснился сон, – сказал халиф, – я увидел, как рука высунулась из-под моей кровати, и в раскрытой ладони ее была красная земля. Эта рука мне знакома, но я не могу вспомнить, кому она принадлежит. Потом раздался голос: «Это земля из того места, где ты будешь похоронен». Я спросил: «Как называется то место?» Мой невидимый собеседник ответил: «Тус». После этого я проснулся.
Я уверил его, что этот сон связан с расстройством желудка и излишним беспокойством по поводу восстания, которое в то время вспыхнуло в восточных провинциях. Я прописал диету и покой; и вскоре мне показалось, что эта история полностью исчезла из его памяти».
Последний поход
Тем временем восстание Рафи, сына Лейса, в Хорасане распространилось по всем восточным владениям халифата.
Халиф решил лично возглавить поход на мятежников.
«В походе на Хорасан я ехал рядом с ар-Рашидом до Нахравана, – рассказывает Сабах Табари. – В пути мы иногда беседовали.
– Сабах, – сказал он как-то раз мне, – я не думаю, что нам суждено еще увидеться с тобой.
– К чему такие слова! Господь сохранит и защитит повелителя правоверных! – ответил я.
– Ты не знаешь, в каком положении я нахожусь? – спросил он.
– Нет, я ничего не знаю, – отвечал я.
– Отъедем в сторону, я покажу тебе кое-что, – сказал он и сделал знак слугам ехать вперед. – Поклянись Богом, что сохранишь мою тайну.
Я поклялся, и он поднял халат. Его живот был туго замотан шелковыми бинтами.
