Это не только означает то, что Коран – это Слово Всевышнего, но и предполагает разницу между Словом Всевышнего и Творением Всевышнего.
Но:
Всевышний сказал: «Когда приходит смерть, они возвращаются ко Всевышнему, к своему истинному Господину».
И это доказывает, что Он – не Его создания и Его создания – это не Он!
Судья и его товарищи продолжают трапезу…
* * *
Следующее письмо халифа приказывало правителю Багдада прислать семь человек из Ракки для допроса. И прислали, и допрашивали, и, когда они признали сотворенность Корана, вернули в Багдад. Правителю было приказано сообщить всем юристам, шейхам и традиционалистам о том, что признали эти семеро. Некоторые теперь уступили, другие все еще отказывались.
«Я шел с Аббасом ибн Абд аль-Азимом, – рассказывает Абу Бакр, – к Абу Абдуллаху ибн Ханбалу
[135] (великому знатоку основ Закона); у Аббаса были к нему вопросы.
– Недавно стали говорить, что Коран не сотворен и не несотворен, – начал Аббас. – Я считаю таких людей большей опасностью, чем даже джахмитов, которые не признают символов Всевышнего. Горе тебе: если ты говоришь, что Книга не сотворена, ты должен признать, что она сотворена.
– Да, эти люди – грешники, – согласился Ибн Ханбал.
– Но что об этом думаешь ты сам? – спросил Аббас.
Ибн Ханбал, казалось, был изумлен.
– А есть какие-то сомнения, – воскликнул он, – если Всевышний сказал: «Не творение и не повеление его», и еще он сказал: «Милосердный научил Корану и создал человека».
Он указал на разницу между Кораном и Человеком и разницу слов «научить» и «создать». «Научить», «создать», – повторил он несколько раз, доказывая различие. Коран, сказал он, – это Знание Всевышнего, и в нем его Имена и Свойства. Во что верят эти люди? Они не верят в то, что Свойства не созданы, что Всевышний вечно Всемогущий, Знающий, Непоколебимый, Мудрый, Слышащий, Видящий? А мы не сомневаемся, что Его Качества не созданы и Его Знание не создано, и, если Коран – это часть Его Знания и в нем Его Имена, мы не можем сомневаться в том, что и Книга не создана. Это Слово Всевышнего, и Он говорит им вечно.
– Чем же неверие хуже этого? – кричал он. – Хуже, чем мысль о сотворении Корана? Ведь эти люди также должны думать, что сотворены Имена Всевышнего и Его Знание. Люди слишком просто говорят об этом: только о сотворении Корана, они даже относятся к этому как к шутке. Они не понимают, насколько это серьезно. Потому что это неверие. Я не люблю отвечать на некоторые вопросы, которые задают мне люди. Но об этом я вообще не хочу разговаривать. Я слышал, меня называют не открывающим рта.
– Тогда, – сказал я, – человека, который считает Коран сотворенным, но не говорит о том, что сотворены Его Свойства и Его Знание, я должен называть неверующим?
– Да, он неверующий, – ответил Ибн Ханбал. – О Коране у нас не может быть никаких сомнений. Для нас в нем – Имена Всевышнего и часть Его Знания, и для нас каждый, кто говорит о том, что он создан, – неверующий.
Я чуть было не начал спор, когда вмешался Аббас, внимательно слушавший все, что было сказано.
– Ты услышал недостаточно?
– Более чем достаточно, – ответил Ибн Ханбал».
Затем Мамун приказал правителю собрать всех инакомыслящих для допроса. Когда созванным юристам прочитали письмо халифа, они вели себя нерешительно и отвечали двусмысленно, избегая и согласия, и отрицания.
– Скажи, – потребовал правитель от Бишра ибн Валида, – Коран сотворен или нет?
– Я уже говорил об этом, и не только об этом самому правителю правоверных, – отвечал Бишр.
– А что ты скажешь сейчас?
– Я считаю так: Коран – это Слово Всевышнего.
– Разумеется, – сказал правитель. – Но я спрашиваю у тебя: сотворен ли он?
– Я не могу ответить иначе, чем я ответил, – сказал Бишр, – и, более того, у меня есть особое разрешение правителя правоверных, освобождающее меня от подобных разговоров.
– А что скажешь ты? – спрашивал правитель, повернувшись к Ибн Аби Мукатилу.
– Коран – это Слово Всевышнего, – ответил тот. – Но когда правитель правоверных приказывает нам что-то, услышать приказ – значит повиноваться ему.
Так же ответил и Зияди.
Тогда правитель спросил Ибн Ханбала.
– Это Слово Всевышнего.
– Сотворен ли он? – настаивал правитель.
– Это Слово Всевышнего, – повторил Ибн Ханбал, – и это все, что я скажу.
Были спрошены все остальные, и их ответы записывались.
Ответ Ибн Баки был таков:
– Я утверждаю, что Коран был создан и явлен в сущее, и об этом говорит открытый нам текст.
– А что создано, то сотворено? – добивался ответа правитель.
– Да, – сказал он.
– Следовательно, – произнес правитель, – Коран сотворен.
– Я говорю, что он сотворен, – ответил Ибн Бака.
Отчет обо всех этих свидетельствах был отправлен Мамуну, после чего последовало предписание:
«Ты должен приостановить работу судебных властей, пока не убедишься в том, что характер мыслей каждого человека заключен в признании положения, что Коран сотворен.
Что касается Бишра, то он лжец: правитель правоверных не дает ему никакого освобождения, правитель правоверных только слышал его искреннее заявление о том, что Коран сотворен. Вызови его для дальнейшего допроса: если он покается, обнародуй его покаяние, но, если он будет упорствовать в своем неверии, еретически отрицая сотворенность Книги, пришли мне его голову. Также поступи и с Ибрахимом ибн Махди, согласится – хорошо, нет – рубите ему голову. А Ибн Аби Мукатилу напомни, что это он однажды сказал правителю правоверных: несомненно, в твоей власти освобождать и лишать свободы. А Ибн Ханбалу скажи, что правитель правоверных знаком с источниками, на которых он строит свои доводы, но может сделать из них только один вывод: Ибн Ханбал – невежа и лжец. Ибн Ганиму скажи, что правитель правоверных знает, что он делал в Египте и сколько денег получил за один год своей судейской службы. Все упрямые инакомыслящие, чьи имена стоят за Бишром и Ибрахимом ибн Махди в твоем списке, должны быть присланы сюда плененными для допроса, а в случае сопротивления – казнены».
Услышав это предписание, не уступили только Ибн Ханбал и трое других.
Закованных в кандалы по приказу правителя, их везли на допрос к самому халифу, когда пришли вести о его смерти. Это было милосердие Всевышнего к ним.
* * *
Мамун сидел, опустив голову, задумчивый и печальный. Я боялся приблизиться к нему. Но он взглянул на меня и жестом велел подойти. Я повиновался, но его голова снова склонилась, и так он сидел еще некоторое время.
