* * *
Через два года после прихода к власти Мутаваккил издал указ, запрещающий сектантам посещать могилы Хусейна в Кербеле и Али возле Куфы. Более того, он приказал некоему Зайриджу разрушить гробницу Хусейна, сына Али, сровнять это место с землей и уничтожить все следы.
Несмотря на то что Зайридж назначил награду тому, кто первый начнет эту работу, никто не пошевелился – все боялись Гнева Господнего. Тогда Зайридж сам взял кирку и выбил первый камень из склепа, после чего за дело принялись каменщики. Сначала разрушили верхнюю часть, потом добрались до ниши, в которой стоял гроб, но, когда открыли гроб, там не оказалось ни костей, ни чего-либо вообще.
Все строения, стоявшие рядом, были также разрушены до основания. Землю отдали крестьянам для посева, но никто к ней не притронулся. На городских стенах Багдада и в мечетях стали появляться оскорбительные для Мутаваккила надписи. Поэты писали сатирические поэмы вроде этой:
Убили подло Омейяды его,
Сына дочери пророка.
Потомки их пришли уж слишком поздно,
Чтобы участвовать в убийстве.
Тогда они могилой занялись
И выместили на камнях ту злобу,
Которая скопилась в них к костям истлевшим.
Два чиновника
Исхак ибн Ибрахим был наместником Ширвана в те времена, когда Сули, знаменитый поэт и чиновник, проезжал по той стране дорогой в Хорасан, где Мамун только что объявил Алида Али Ризу своим преемником. По этому поводу Сули сочинил поэму, восхваляющую династию Алидов и утверждающую их права на власть.
«Я сказал, что это замечательные стихи, – рассказывает Исхак, – и попросил оставить мне копию на память. Он написал мне копию, в благодарность за что я подарил ему тысячу динаров и верхового верблюда, для продолжения его путешествия.
Позже во времена Мутаваккила, на гребне удачи, Сули стал председателем земельного совета, сменив на этом посту моего старого покровителя Мусу ибн Абд аль-Малика. Сули начал расследование злоупотреблений Мусы и приказал своим чиновникам подготовить обвинительные материалы. В должностных преступлениях моего покровителя оказался замешан и я сам. Я должен был явиться на допрос. Однако у меня были неопровержимые доказательства моей невиновности. Но Сули не хотел ничего слушать, он даже не обращал внимания на то, что говорили его подчиненные в мою защиту. Он обращался со мной оскорбительно. Когда одно из моих свидетельств потребовало клятвы, он сказал, что я должен клясться гражданской клятвой. Он сказал мне:
– Государственная клятва к немногому обяжет тебя, поскольку ты еретик и принадлежишь к секте последователей Али!
– Позволь мне сказать тебе пару слов наедине, – сказал я ему тогда.
Он согласился, и мы отошли в сторону.
– Ты обвиняешь меня во всех грехах, – сказал я. – Если ты представишь мое дело Мутаваккилу так, как ты собираешься сделать, то для меня это конец. Возможно, мне удастся оправдаться во всем другом, но не в ереси. Но мне известен один еретик, еще больший, чем я, – он утверждает, что Али, сын Абу Талиба, был более праведен, чем Аббас, и что Алиды имеют больше прав на халифат, чем Аббасиды.
– Кто же он? – спросил Сули.
– Ты! – ответил я. – У меня есть письменное доказательство моих слов. – И я напомнил ему о поэме, написанной его рукой.
– Отдай мне мою рукопись! – воскликнул он, побледнев.
– О нет! – ответил я. – Бог свидетель, ты не получишь ничего, пока не предоставишь мне надежные гарантии того, что ты не будешь преследовать меня, снимешь все обвинения и не будешь проверять мои счета.
Сули дал мне приемлемые гарантии и порвал список обвинений в моем присутствии. Я вернул ему поэму, и он засунул ее в голенище сапога. На этом мы расстались, Сули больше не беспокоил меня».
* * *
Однажды Мутаваккил, повинуясь своим причудам, решил дать пир, на котором все будет окрашено в желтый цвет. Помещением для пира послужил специально построенный шатер – на каркас из сандалового дерева был натянут желтый атлас.
Перед троном халифа были разложены желтые дыни и желтые апельсины. Желтое вино было подано в золотой посуде. На пиру прислуживали только желтолицые рабыни, одетые в желтую парчовую одежду. В центре шатра находился бассейн, в который постоянно лилась свежая вода. Вода поступала через специальную систему труб, где она окрашивалась в желтый цвет. Для окрашивания воды слуги использовали шафран. Однако пир затянулся, и шафран закончился, тогда в ход пошел заменитель – сафлор
[138].
Служители, ответственные за бассейн, были уверены, что халиф будет мертвецки пьян, прежде чем закончится краситель. Но пир все продолжался и продолжался, а сафлор уже подходил к концу. Слуги решили доложить об этом халифу, потому что купить краситель на рынке не было времени.
Халиф разгневался и закричал на них:
– Надо было быть экономней, весь мой праздник будет испорчен, если прекратится поток желтой воды!
Подумав, Мутаваккил приказал им взять в сокровищнице драгоценную желтую парчу, предназначенную для расшивки золотой нитью, и замочить ее в резервуаре для придания цвета воды. Приказ был исполнен, и, прежде чем халиф напился до бесчувствия, была использована почти вся парча.
Причуда Мутаваккила с желтой водой обошлась казне в пятьдесят тысяч динаров, считая красители и испорченную парчу.
Мятеж
«Мы стояли тогда лагерем около Дамаска, – рассказывает Саид ибн Накис, – я находился при халифе в его шатре. Вдруг, неожиданно, среди солдат вспыхнул мятеж. Люди собрались в толпу, кричали, требуя заплатить им задержанное жалованье. Засверкали обнаженные мечи, были видны натянутые луки. Я вышел наружу – несколько стрел пронеслось у меня над головой. Мутаваккил крикнул мне:
– Приведи ко мне Риджу!
– Чего они хотят? Что, по твоему мнению, мы можем предпринять? – спросил халиф у Риджи, когда я привел его.
– О повелитель правоверных, – ответил он, – когда мы начинали этот поход, я подозревал, что рано или поздно что-нибудь подобное должно произойти. Я высказал тебе тогда свое мнение и дал тебе совет, но ты предпочел не обратить внимания на него.
– Что сделано, то сделано! – раздраженно крикнул халиф. – Я спрашиваю тебя, что нам делать сейчас!
– Прикажи выплатить им положенные деньги, повелитель правоверных.
– Да, они требуют платы, но мне кажется, что это только предлог, а не истинная причина беспорядков, – ответил халиф.
– О повелитель правоверных, начни выплаты немедленно, а там будет видно, – настаивал Риджа.
Халиф приказал принести деньги, и казначеи стали отсчитывать монеты. В этот момент Риджа вернулся в шатер халифа и сказал:
