В конце лета 1637 г. кардиналу удалось получить неоспоримые доказательства связи Анны Австрийской с эмиграцией. По мере раскрытия деталей этого дела становилась всё более ясной решающая роль в нём подруги королевы — герцогини де Шеврез, которую Людовик XIII называл не иначе, как дьяволицей. Боязнь возможного ареста и рекомендации королевы заставили её бежать в Испанию, тем более что испанские власти были предупреждены о возможном повороте событий письмом Анны Австрийской. В следующем году герцогиня отправилась в Англию, где через некоторое время соединилась с двором Марии Медичи.
Королева-мать не случайно переехала в Англию, где царствовала её младшая дочь — Генриетта-Мария, жена Карла I Стюарта. Продвижение фронта к Брюсселю, возрастающая нервозность и беспокойство испанцев по поводу пребывания французов при дворе королевы-матери, чьи антииспанские сантименты проявлялись всё чаще, заставили Марию Медичи просить покровительства английской королевской четы. Королева-мать переставала играть какую-либо роль для Испании без Гастона Орлеанского, особенно после его неудачной попытки устранить Ришелье осенью 1636 г., а также после того, как Анна Австрийская и двор порвали (или вынуждены были порвать) всякие связи с Брюсселем в следующем году. Военные неудачи Испании и постепенное превращение французской эмиграции в лишний и даже опасный в тылу груз способствовали прекращению всяких дотаций двору Марии Медичи. Таким образом, агония двора Марии Медичи началась в 1638 г. и закончилась в немецком Кельне в 1642 г. Первая дата связана с декларацией, изданной новым наместником Фландрии, братом испанского короля Филиппа IV и Анны Австрийской, кардиналом-инфантом Фердинандом, которая содержала приказ депортировать всех французов «из провинций Фландрии», и «особенно тех, кто состоит при особе королевы-матери». Герцог д'Эльбеф, Шантелуб, Матье де Морг и Маргарита Лотарингская, незадачливая жена Гастона Орлеанского, явились исключением из этого проскрипционного списка, поскольку к тому времени уже (или ещё) не являлись французскими подданными.
Однако через два года (в 1641 г.) английский король под нажимом Ришелье и ввиду углубляющейся внутренней нестабильности в самой Англии (где, по сути, уже началась революция) также принял решение отменить разрешение на дальнейшее пребывание Марии Медичи и её свиты в Англии. Королеве-матери оставалось только отправиться на свою родину — во Флоренцию, куда её по-прежнему сопровождала внушительная свита более чем из ста человек. По пути она остановилась и позже занемогла в немецком Кельне, где и умерла летом 1642 г., до последней минуты надеясь пережить Ришелье. Перед смертью она послала своё обручальное кольцо Анне Австрийской. Члены её окружения, главным образом итальянцы и мелкие французские дворяне, так и не увидевшие свою госпожу снова у власти, растворились в небытие.
Третью волну эмиграции мы связываем с мятежом герцога де Буйона, герцога де Гиза и графа Суассонского в 1641 г., когда после гибели Суассона остальные лидеры не смогли организовать серьёзного сопротивления короне. В 1641 г. в Брюсселе появились герцогиня де Шеврез и придворный графа Суассонского Александр де Кампьон. Также известно, что герцог Генрих II де Гиз, сын Шарля де Гиза и внук знаменитого лидера Католической лиги, бежал к испанцам, осужденный на смерть решением Парижского парламента. Все они вернулись на родину только после амнистии, объявленной регентшей Анной Австрийской в 1643 г.
Наконец, последний этап эмиграционного движения наступил летом 1642 г. после неудачи заговора маркиза де Сен-Мара. Ларошфуко пишет: «Я предоставил [графу де Монтрезору] барку с людьми, которые благополучно доставили его в Англию. Такую же помощь я готов был оказать и графу де Бетюну, не только замешанному, подобно графу де Монтрезору, в деле Главного (Сен-Мара. — В.Ш.), но имевшему к тому же несчастье быть обвинённым… в разглашении тайны договора с Испанией». Клод де Бурдей, граф де Монтрезор, внук знаменитого писателя-мемуариста Брантома, являлся главным, после смерти Пюилорена, конфидентом Гастона Орлеанского. Герцог, однако, не пожелал приложить усилия по его спасению, как он обычно поступал со всеми своими друзьями.
Позднее граф де Монтрезор отмечал в своих мемуарах, имея в виду главного министра: «Он обладал страшной завистью ко всем, кто имел влияние. Великие люди, кто бы они ни были, являлись его врагами и подвергались его неумолимой мести. Все, кого он не смог умертвить, проводили свою жизнь в изгнании». В этом отрывке выражена точка зрения всей дворянской эмиграции, считавшей себя жертвой амбиций Ришелье. Вполне возможно, что кардинал действительно удалял аристократов от двора и провоцировал их бегство за границу, руководствуясь идеей мести — ведь заговорщики угрожали его жизни. Вместе с тем видел опасность заговоров и мятежей прежде всего для положения страны в целом, так как в любом случае они ослабляли Францию, ведущую войну. Кардинал государства, Ришелье в своей политике руководствовался прагматической «государственной необходимостью» (raison d'Etat), вытеснявшей идею «общественного блага» (bien public), которую традиционно отстаивала знать. Главный министр пытался добиться такого положения, при котором не Франция была бы на службе у дворянства, а дворянство на службе у Франции, являясь лучшей и главной частью социального механизма государства.
Четвертая волна дворянской эмиграции сосредоточилась в основном в Англии, которая в общем оставалась в стороне от Тридцатилетней войны и до поры до времени являлась удобным и безопасным укрытием. Анри де Кампьон, клиент герцога де Бофора, незаконного внука Генриха IV, косвенно причастный, как и его патрон, к заговору Сен-Мара, бежал вместе с герцогом в Лондон. В своих мемуарах он перечислил всех главных персонажей эмиграции: «Герцог Вандомский… герцог д'Эпернон, маркиз де Ла Вьевиль, граф де Монтрезор, граф д'Обижу, господа де Фонтрай, Варикарвиль уже бежали сюда, спасаясь от мести кардинала». Герцоги де Вандом и Бофор — собственно, побочные сын и внук Генриха IV — находись в ссоре с Ришелье ещё с 1626 г. — времени первого крупного заговора против министра, причём герцог Вандомский жил в Англии с 1629 г. Он не мог простить кардиналу также смерть в Венсеннской тюрьме своего родного брата — шевалье де Вандома, который не успел бежать из Франции. Оба герцога являлись руководителями лондонской эмиграции. Графу д'Обижу и сиру де Фонтраю во Франции грозила смертная казнь как ближайшим сообщникам Сен-Мара. То же можно сказать о Монтрезоре и Варикарвиле, которые к тому же были замешаны в мятежах 1636 и 1641 гг.
Определённое исключение в истории дворянской эмиграции представляет бегство в Англию в 1638 г. видного французского аристократа герцога Бернара де Ла Валетта, с 1642 г. носящего титул герцога д'Эпернона, после военного поражения французов, которыми он командовал, в битве с испанцами при Фонтараби. Известно, что король и кардинал очень строго наказывали маршалов и генералов, ответственных за военные неудачи. В лучшем случае наказание ограничивалось ссылкой и обязательством продать свою должность. Однако поражение армии герцога стало одной из самых тяжёлых катастроф за всю историю франко-испанского противостояния. В корреспонденции епископа Бордоского, Анри д'Эскубло, есть копия письма короля к Ла Валетту, написанного сразу же после этого события: «Мой кузен, неприятные слухи, связанные с тем, что случилось при Фонтараби, идут Вам во вред, равно как и Ваши заверения в том, что Вы невиновны. Всё это заставляет меня просить Вас прибыть ко двору для объяснения Вашего поведения и отчёта о Ваших действиях». Смысл королевского послания очевиден — Бернард де Ла Валетта по приезду в Париж ждал судебный процесс. Ришелье пишет в мемуарах, что Лa Валетт бежал в Англию с ближайшей свитой своих офицеров-клиентов, которых затем посылал во Францию извиняться перед королем. Обвинённый Парижским парламентом в ответственности за поражение и измене своему долгу, в 1639 г. герцог заочно был осуждён на смерть.
