Скорее всего, патриарх вел закулисную агитацию против поляков, но никаких грамот лично не подписывал. Ляпунову и вождям первого ополчения крайне нужна была какая-то видимость легитимности, и они ссылались на волю патриарха. Вспомним, что через 60 лет Стенька Разин, идя вверх по Волге, утверждал, что получил благословение на поход на Москву у свергнутого патриарха Никона.
Ляпунов с товарищами писал по городам в феврале 1611 года: «И ныне, с божиею милостию, возложа упование на всесильного бога и на пречистую богородицу, по благословению нового исповедника и поборателя по православной вере, отцем отца святейшего Ермогена патриарха московского и всея Руси, втораго великого Златоуста, исправляющего несуменно безо всякого страха слово христовы истины, обличителя на предателей и разорителей нашия христианской веры, мы... и вся земля служивые люди Московского государства, целовали животворящий крест господень на том, что всем стати за образ пречистыя богородицы и великих чудотворцев и за истинную православную веру против злых разорителей веры христианской, польских и литовских людей».
В свою очередь, бояре попытались заставить Гермогена написать Ляпунову грамоту, «чтоб он к Москве не собирался». Патриарх отказался и пригрозил, что если Владислав не примет православия, а поляки не уйдут из Москвы, то он напишет вождям первого ополчения, что «я их благословляю и разрешаю, кто крест целовал королевичу, идти под Московское государство и помереть всем за православную христианскую веру».
В ответ Михайла Салтыков кинулся с ножом на патриарха, но Гермоген «против ножа его не устрашился и рече ему великим гласом, осеняя крестным знамением: „Сие крестное знамение против твоего окаянного ножа. Да будь ты проклят в сем веке и в будущем!“».
Стоявшему же рядом боярину Мстиславскому патриарх посулил: «Твое есть начало, тебе за то добро пострадати за православную христианскую веру, если прельстишься на такую дьявольскую прелесть — и бог преселит корень твой от земли живых». Мол, будешь противиться ляхам — будет у тебя сын, а нет — умрешь без потомства. На этом разговор закончился.
Через некоторое время бояре вновь пришли к патриарху с прежними требованиями. И вновь Гермоген отказался писать Ляпунову, чтобы тот не шел к Москве. Мало того, Гермоген снова начал обличать Салтыкова: «Я к ним не писывал, а ныне к ним стану писать. Если ты, изменник Михайло Салтыков, с литовскими людьми из Москвы выйдешь вон, и я им не велю ходить к Москве. А буде вам видеть в Москве, и я их всех благословляю помереть за православную веру, что уж вижу поругание православной вере, и разорение святым божиим церквам, и слышать латинского пения не могу!» Далее в «Летописце» сказано, что «латинское пение» Гермоген слышал из походного костела, который ляхи устроили в палатах на старом дворе Бориса Годунова.
Бояре начали «позорить и лаять» Гермогена. В итоге патриарх был заключен под стражу. Гермоген был освобожден лишь на один день — 17 марта 1611 года в Вербное воскресенье. Ему разрешили по обычаю проехать по улицам Москвы на осле (обряд в честь въезда Христа в Иерусалим). Обычно патриарха в Вербное воскресенье сопровождали толпы москвичей. Но на сей раз за Гермогеном никто не пошел: горожане были уверены, что поляки устроят в праздник резню.
Итак, семибоярщина и поляки лишились духовной власти и тогда вспомнили о сидевшем под надзором в Чудовом монастыре бывшем патриархе Игнатии. Его решили вернуть в сан патриарха. 24 марта 1611 года в Пасхальное воскресенье Игнатий в патриаршьем облачении провел крестный ход и отслужил все службы в Успенском соборе. Но сей патриарх был, так сказать, местного значения. Он был надобен лишь в пределах Кремля и Белого города. Отправляя 5 октября 1611 года грамоту королю Сигизмунду, бояре даже не рискнули поставить под ней подпись Игнатия. (Естественно, что Гермоген никогда бы не подписал эту грамоту.)
Боярская грамота Сигизмунду начиналась так: «Наияснейшему великому государю Жгимонту III и проч. великого Московского государства ваши государские богомольцы: Арсений архиепископ Архангельский и весь овсященный собор, и ваши государские верные подданные, бояре, окольничие» и т. д.
Грек Арсений Елассонский по указанию семибоярщины вел службы в Архангельском соборе Кремля и посему лихими дьяками был возведен в чин архиепископа Архангельского.
Равно семибоярщина боялась упоминать патриарха Игнатия в грамотах к русским городам. И это понятно: поляки давно смеялись над русскими, что у них слишком много патриархов. А у русских людей в провинциях возник бы резонный вопрос, откуда и как появился новый патриарх, пошли бы слухи о смерти Гермогена и т. д. Вожди второго ополчения получили бы хороший козырь в борьбе с поляками и семибоярщиной.
Патриарх Игнатий не строил иллюзий относительно своего положения в Кремле и с первой же оказией решил бежать. 27 декабря 1611 года вместе с обозом гетмана Ходкевича он отправился к королю Сигизмунду под Смоленск. В ноябре 1612 года Сигизмунд взял «патриарха» Игнатия с собой в поход на Москву. После провала похода Игнатия поселили в униатском Троицком монастыре в Вильне. Архимандриту монастыря Вельямину Рутскому удалось уговорить Игнатия принять унию. В январе 1615 года король Сигизмунд пожаловал Игнатия большим имением. В королевских грамотах он именовался «патриархом Московским, на сей час в Вильне будучим», где «успокоенья нашего с Москвою дожидается».
В 1618 году поляки утверждали, что патриарх Игнатий идет с войском Владислава на Москву. Это был довольно сильный пропагандистский ход, поскольку царь Михаил с матушкой оставили Русь без патриарха в самые критические для нее годы.
Во время переговоров представителей Владислава с русскими под Москвой в конце 1618 года — начале 1619 года поляки о патриархе Игнатии уже не упоминали. Некоторые историки полагают, что к этому времени Игнатий умер, другие относят его смерть к 1640 году. В любом случае, он уже никому не был нужен.
Между тем Гермоген продолжал находиться под стражей в Чудовом монастыре. Я пишу «под стражей», отдавая дань привычному историческому штампу. Благо нет никаких достоверных свидетельств о конкретных ограничениях свободы патриарха. Например, его не выпускали из кельи, и у дверей стояла вооруженная охрана, или его просто заставляли выполнять строгий устав, обязательный для всех монахов, или его не выпускали из монастыря? Я лично склоняюсь к последнему варианту.
Единственной патриаршьей грамотой, признанной всеми историками, является письмо Гермогена в Нижний Новгород, датированное 25 августа 1611 года. В грамоте сказано: «В Нижний Новгород благословение архимандритам, и игуменам, и протопопам, и всему святому собору, и воеводам, и дьякам, и дворянам, и детям боярским, и всему миру: от патриарха Ермогена Московского и всея Руси мир вам, и прощение, и разрешение. Да писати бы вам из Нижнего в Казань к митрополиту Ефрему, чтоб митрополит писал в полки к боярам учительную грамоту да и казацкому войску, чтоб они стояли крепко в вере. И боярам бы говорили и атаманье бесстрашно, чтоб они отнюдь на царство проклятого маринкина паньина сына... не благословляю. И на Вологду ко властем пишите ж так же, как бы писали в полки. Да и к Рязанскому (архиепископу. — А. Ш.) пишите тож, чтоб в полки так же писали к боярам учительную грамоту, чтоб уняли грабеж, корчму, блядню, и имели б чистоту душевную и братство, и промышляли б, как реклись, души свои положити за пречистыя богородицы дом, и за чудотворцев, и за веру, так бы и совершили. Да и во все городы пишите, чтоб из городов писали в полки к боярам и атаманье, что отнюдь маринкин сын на царство не надобен: проклят от святого собору и от нас. Да те бы вам грамоты с городов собрати к себе в Нижний Новогород да прислати в полки к боярам и атаманье. А прислати с грамотами прежних же, коих естя присылали ко мне с советными челобитными бесстрашных людей: свияженина Родиона Мосеева да Ратмана Пахомова. А им бы в полках говорити бесстрашно, что проклятый отнюдь не надобе. А хоти буде и постражате, и вас в том бог простит и разрешит в сем веке и в будущем. А в городы для грамот посылати их же, а велети им говорити моим словом. А вам всем от нас благословение и разрешеие в сем веке и в будущем, что стоите за веру неподвижно, а аз должен за вас бога молити».
