Остаток пути мы проделали в тишине. Каждый шел, погруженный в собственные раздумья. Как и следовало ожидать, на том повороте дороге, где мы оставили Фредерика и Клео, уже никого не было. Видимо, эта парочка окончательно замерзла и поторопилась вернуться в дом, осознав, что мы по какой-то причине задерживаемся.
Около самого крыльца Густав замедлил шаг. Мельком посмотрел на меня и сказал:
– В общем, договорились. В полночь я зайду в твою комнату. И дальше мы отправимся в кабинет отца.
Я кивнула – и мы вошли в дом.
Как и следовало ожидать, еще никто не спал. Все собрались в гостиной. Мой отец и Северин Одрон о чем-то негромко беседовали, то и дело подливая себе из пузатой бутылки, в которой плескалось что-то явно покрепче вина. Фредерик сидел одиноко в самом дальнем углу и что-то чертил в блокноте. И только Клео не было видно.
При виде меня Фредерик с непонятной злостью захлопнул блокнот. Уставился на меня с нескрываемой укоризной, но вслух что-либо сказать поостерегся.
– О, вот и вы! – обрадовался Северин. Отправил себе в рот очередную стопку алкоголя и зажмурился. Затем осторожно выдохнул через рот и сипло спросил: – И где же вы так долго гуляли? Я уж, дурным делом, хотел Альберта, слугу, за вами отправить. Неужто заплутали по темноте? Эти-то, – и с нескрываемым презрением кивнул на мрачного Фредерика, – давно уже вернулись.
– Да как-то холодно на ветру было стоять, – попытался оправдаться последний. – Я хотел за вами отправиться. Но Клео…
Не завершил фразу, лишь обреченно кивнул.
– С ней все в порядке? – с искренней обеспокоенностью спросил Густав, и я склонила голову, пряча быструю тень неудовольствия.
Да что со мной? Это в порядке вещей: интересоваться самочувствием любимого человека. Но после недавнего разговора мне почему-то почудилось… Точнее, я подумала… А впрочем, хватит! Договор есть договор. Я не лезу к Густаву со всякими телячьими нежностями, он не лезет ко мне.
– В относительном, – коротко хохотнул Северин, жмурясь после новой порции алкоголя. – Я аж опешил, когда ваш нанятый художник ввалился сюда, волоча эту красотку на себе. С бедняги пот аж ручьем лился. А казалось бы, такой накачанный.
– Мы успели достаточно далеко отойти от дома, – попытался оправдаться Фредерик. – Но потом Клео стало плохо. И мне пришлось остаться с ней, в то время как Мелисса и Густав отправились дальше. Я надеялся, что на свежем воздухе Клео быстро полегчает, но ошибался. Через некоторое время она просто заснула прямо на траве. Что мне оставалось делать? Не мог же я бросить ее на произвол судьбы. Пришлось нести обратно.
Все это Фредерик проговорил с настолько кислым выражением лица, что было понятно: лично он от своего героизма в восторг не пришел. И вообще, будь его воля – кинул бы Клео дрыхнуть и рванул бы за нами во все лопатки. Но прекрасно понимал, что такой поступок никто не поймет и не оценит. И это еще мягко говоря.
– Бедняжка! – с сочувствием произнес Густав. – Пойду, проведаю ее. Заодно и сумку отнесу.
– Угомонись, – с нажимом проговорил Северин. – Все в порядке с Клео. Я оставил за ней присматривать Ванессу. Она и примочку на лбу поменяет, и уберет, если ей опять плохо станет. Да и не до сумки ей сейчас. Точно до утра спать будет, а потом еще полдня похмельем маяться. Лучше посиди с нами, стариками. Пообщайся.
Стариками!
Мой отец тоже любил называть себя стариком. В шутку, конечно. Мол, куда ему, старику, за молодыми угнаться. Да только как-то забывал при этом, что ему было немногим больше сорока. Северин постарше, но и он едва разменял шестой десятой. И меня всегда грызло жадное любопытство: что будет, если однажды согласиться со столь спорным утверждением? Да, папочка, сдавать ты начал в последнее время сильно, поседел, поплохел. Береги себя. А лучше – отправляйся в какую-нибудь лечебницу для пожилых людей. Пусть тебя там осмотрят с ног до головы да выпишут мешок микстур и притирок. Или еще вариант: наймем тебе сиделку…
На этом моменте я осеклась. Нет, лучше обойтись без сиделки. Матушка мне живьем голову откусит, если я приведу в дом какую-нибудь женщину, призванную присматривать за отцом. Впрочем, если она будет кривой, косой и рябой, то тогда, возможно, еще и разрешит.
Густав недовольно вздохнул, но спорить не стал. Послушно опустился в кресло и замер, напряженно выпрямив спину и сложив на коленях руки. Ну точь-в-точь прилежный ученик в ожидании вопросов сурового учителя.
И вопросы не замедлили последовать.
– А что у вас со лбом? – подал голос Фредерик, которого, как я заметила, алкоголем опять обделили. Точнее, у его кресла стояла одинокая стопка, давным-давно опустошенная, но никто не торопился подливать в нее вновь.
Спросил – и весь передернулся от отвращения, видимо, разглядев засохшие пятна крови на лбу Густава.
– Да, действительно, – удивился Северин и прищурился, вглядываясь в сына.
Должно быть, от выпитого у него уже расплывалось в глазах. Пьяно хихикнул, добавив: – Мелисса, что ли, треснула, когда ты к ней целоваться полез?
Густав, и без того не отличающийся особым румянцем, даже не побледнел – посерел от немого возмущения. А вот Фредерик, напротив, побагровел. Грозно заиграл желваками, забарабанив пальцами по закрытому блокноту.
– Она может, – поддакнул ему заплетающимся голосом мой отец. – Не смотри, мальчик мой, что она тихая да скромная. Если ее вывести из себя, то ого-го! Полетят клочки по закоулочкам. Помнится, однажды…
– Папа, – почти не разжимая губ, обронила я.
И было в моем голосе что-то такое, от чего отец даже немного протрезвел. Виновато икнул и замолчал, не договорив.
Если честно, не имею ни малейшего желания выслушивать пьяные откровения о своих так называемых подвигах.
– Но я хочу услышать! – шутливо возмутился Северин. – Должен ведь я знать, что за девушка вот-вот станет членом нашей семьи.
– Мелисса, это на самом деле смешно, – принялся уговаривать меня отец. – Я хотел рассказать, как однажды один мальчишка решил тебя напугать и засунул ужа в сумку, куда ты собирала всякие интересности. Мы тогда проводили лето в загородном доме, и ты день-деньской носилась по окрестностям, вбив себе в голову, что отыщешь какой-нибудь самый настоящий драгоценный камень. А мальчишка… Да, обычный мальчишка из ближайшей деревни. Вздумал так подшутить, да не знал, на кого нарвался.
Я так крепко сжала кулаки, что наверняка отпечатались полукружия ногтей на ладонях. О небо, сколько раз за свои двадцать три года я слышала эту историю? Сто, тысячу, миллион?
– И что случилось? – с искренним любопытством спросил Густав.
Я хмуро на него покосилась. И этот туда же.
– Я поймала этого мальчишку, вырвала ему сердце и сожрала, пока оно еще билось, – мрачно проговорила я.
Северин, который как раз делал очередной глоток коньяка, подавился от неожиданности. Побагровел и сипло закашлялся.
