Очередь сдавать перешла ко мне. Генрих сейчас получит лучшие карты. Непременно объявит ставку, скорее всего – выиграет. Но следующий сдающий, Опалинский, уже не будет мошенничать в его пользу, остальные – тоже. Раздача перейдет к Шико, а мой друг не искушен в мелком шулерстве. То есть карта на второй или третий раз не сыграет… А если сыграет, король решит, что ухватил Господа за бороду, и просадит весь сорванный куш на следующих ставках.
Под утро, когда усталые слуги поменяли очередные оплывшие свечи в канделябрах, а в щель за шторами пробилась робкая синь рассвета, в картежную комнату зашла целая группа польских дворян – сразу восемь человек. Они почтительно поклонились монарху и заняли соседний стол.
Я пропустил отличную ставку… Среди новоприбывших затесались трое знакомых, даже слишком хорошо знакомых по приключению в Люблине. Пан Збигнев Сокульский бросил короткий красноречивый взгляд: теперь не сбежишь.
Когда продувшийся в пух и прах король с царственным пренебрежением к деньгам, которых у него нет, продефилировал к выходу, великодушным кивком дозволяя восьмерке гостей продолжать игру, до меня долетела реплика в спину:
– Снова увиливаете от поединка, де Бюсси?
Формально я не обязан был реагировать. В общем-то, состоял на службе в свите Генриха и провожал монаршее тело в опочивальню отдыхать после карточного загула. Но вызов не оставляют без ответа. Обернулся и смерил соперника еще более вызывающим взглядом.
– Сопровождаю короля, пан Сокульский. Если вы не торопитесь, позже у нас найдется тема для разговора.
В монарших покоях на меня обрушилась августейшая головомойка: не встревать в ссоры и, тем паче, не затевать дуэли с поляками.
– Не смею ослушаться, сир! Но если меня подкараулят в темном месте и попытаются прикончить, разрешите обнажить шпагу или прикажете позволить им заколоть себя как свинью?
– Значит, не шатайся по темным местам! Кстати, Луи, где же та дама, которую ты преследовал в марте? Сейчас бы не помешало свежее общество.
– Простите, я докладывал вам, сир, – я покорно склонил голову, от меня не ускользнул многозначительный взгляд Шико из-за спины: предупреждал же тебя… Да, предупреждал о самом очевидном, и мне все равно нужно как-то выкручиваться, тем более король раз за разом возвращался к расспросам об Эльжбете, будто пытался обнаружить противоречия в моей лжи. – Она приняла решение провести год траура по усопшему супругу в родительском доме, и я не смел помешать, иначе бы вдова досталась московитам.
Генриха раздевали лакеи, он сорвал на них зло от проигрыша, естественно, влетело и мне.
– Ты старательно служишь, де Бюсси, но от твоих стараний одни неприятности. Если бы не прикончил ее мужа, дама… Как ее? Да, Чарторыйская… Она была бы представлена ко двору и не устояла бы перед королевским обаянием. Согласись – какому-то маршалку не сравниться со мной.
– Вы правы, сир.
Не считая маленькой, практически совершенно пустячной детали. Если бы я не застрелил ясновельможного ублюдка, первой же пулей обезглавив отряд, нас с Шико давно бы грызли черви. Понятное дело, королю эта подробность была не интересна.
На следующий вечер он заявился в карточный зал и направил в сторону игрального стола, где я бесцеремонно засел с люблинскими поляками, долгий вопрошающий взгляд, мне же ничего не оставалось, как пожать плечами: бросить партнеров среди партии – не комильфо. Тем паче в компании со мной расположились именно шляхтичи, о корректном отношении к которым монарх так много и красочно рассуждал. Особенно вежлив я был с Сокульским и его двумя подручными. За столом расположились еще четверо панов, те не притронулись к картам, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, желают ли они мне успеха в игре. В общем, в этот вечер королю выпало обходиться без моей финансовой и моральной поддержки. Кто бы меня поддержал…
– Вам идет карта, пан Синицкий! – подбодрил я соперника на выигрыше пустячной ставки после серии неудач. – Ваш брат порадовался бы за вас, жаль, что его нет за столом.
Причина отсутствия брата проста до банальности – именно его я собственноручно заколол, защищаясь от нападения с булавой. Синицкий побагровел и подскочил, стул за ним с грохотом опрокинулся. Железная рука Сокульского стиснула его плечо.
– Садитесь! Не время!
Тон у десятского точь-в-точь как у хорошего собачника: к ноге, место! Лакей поднял стул, панская пятая точка снова опустилась на сиденье. Синицкий взвинчен настолько, что о какой-либо его сосредоточенности на игре можно было забыть. Фраза о плохих манерах другого усопшего, из числа сопровождавших Эльжбету, заставила взорваться пана Соколовского. И только Сокульский проявил железное самообладание. Его физиономия, будто вырубленная из гранита тупым топором, сохранила выражение «покер фейс», крепкие желтоватые зубы захватили кончик уса, кроме угрюмой мины на нем ничего не разглядеть. Ладно, и его чем-нибудь пробьем…
Ждал выходки с его стороны, провоцирующей ссору. Само собой, только повода для дуэли, причина скрестить клинки имелась у обоих. Но мои пикировки с его спутниками почему-то не устроили пана как повод. Какого же случая он ждал? Удара канделябром поперек рожи?
– Ставлю три злотых, – нервно провозгласил Синицкий. Демарш сопровождался выразительным взглядом в сторону соучастников: не перебивайте мою ставку, у меня верняк.
Мы начали партию с чуть более сложными правилами, это немецкий вариант бассета. Важны не только номинал и масть карты, но и сочетание трех карт, что напомнило весьма известную игру моей первой жизни. Комбинаций меньше, раздается пятьдесят шесть карт, к обычным добавлены рыцари. Колода заношена, уголки многократно загибались.
Синицкому сдали короля и рыцаря одной масти, одно из самых мощных сочетаний. Но у меня король, туз и рыцарь!
– Полагаю, вы блефуете, пан Синицкий. У вас палец дергается. Пять злотых!
Противник стиснул кулак, хоть наблюдение про палец – чистой воды экспромт и выдумка. На его морде промелькнула торжествующая улыбка.
– Панове позволят мне внести ставку? – пророкотал Сокульский.
Этот при волнении не краснел, а светлел, отчего на побледневшей обветренной коже лица проступил застарелый рубец у скулы.
По правилам ставить деньги на соперника, объявив пас, не допускается. Я не возразил, Соколовский – тем более, и десятский рявкнул:
– Десять злотых!
Давайте, давайте… Больше ставок нет? Сейчас подогрею.
– Рискну двенадцатью, пан Синицкий. Ваше слово?
Он засопел, ставку за него поддержал Соколовский. Все трое, уже не скрываясь, объединились против меня.
– Тридцать злотых!
Я называл суммы, уже для меня неподъемные. Что в загашнике у противников – не известно. Правильнее было бы высыпать золото на стол и прекращать ставки, когда запас иссяк, но среди благородной шляхты считается недостойным выражать недоверие.
