Для неприятелей еще по люблинской схватке у меня был заготовлен специальный сюрприз.
Спешился, кинул повод Ясю. Десятки пар глаз сверлили меня со всех сторон, когда неспешно приблизился к восседающему в седле Синицкому. Именно это и нужно было – всеобщее внимание.
Пистолетом здесь никого не испугать, он точно бьет лишь шагов с пятнадцати-двадцати, а скорость стрельбы низкая. Поэтому «ковбойская» манера открытия огня ошарашила несведущих.
Не притрагиваясь к сабле, я выхватил два пистолета из-за пояса, одновременно нажимая на спуск. Этот рискованный трюк долго репетировал в берлоге Пшемысского с пыжами в ушах и кожаной подушкой в качестве мишени. Стволы поднялись черными дулами к противнику ровно в тот миг, когда адская лепешка воспламенила пороховой заряд…
Пистолеты ударили одновременно, пули взорвали дерн между копытами лошади Синицкого, она взвилась на дыбы и сбросила всадника на землю. Я выхватил вторую пару, рядом выехал де Бреньи, тоже обнажив пистолеты, и не сходить мне с этого места, если поляки не предположили, что весь наш отряд был вооружен подобным рейтарским образом.
Падший со всей возможной резвостью вскочил на ноги. По его роже в отсветах костра было заметно, что пану до икоты хотелось прижать ладошку к отбитому седалищу. Но ярость взяла вверх, и он заковылял к Сокульскому, требуя уступить ему право скрестить со мной сабли первым.
– Я против! – пришлось кричать, гром пальбы оглушил всех близко ко мне находившихся. – Пан ушибся, сверзившись с лошади, не в моих правилах пользоваться его ранением в… вы понимаете, в какое деликатное место, панове. Мой лекарь выпишет ему компресс из трав, поправится – и милости прошу на заклание.
Возмущенные возражения пострадавшего, что отбитая филейная часть не препятствует поединку, потонули в смешках его соучастников. Пан, красный от злости, ретировался в задние ряды. Сунься он драться со мной – уронит себя в глазах шляхтичей.
Ко мне вышел Сокульский, скинув камзол. Очевидно, что под сорочкой на нем не осталось ничего, кроме нательного крестика.
И у меня ничего, только крест и медальон с крошечным портретом… К ней, чей лик силами самодеятельного смолянского художника запечатлен на портрете, мысленно обратил последние слова перед схваткой. Быть может, зря: она на моем месте скорее бы дала себя убить, чем пролила чужую кровь.
Люблинский стражник стал в позицию и высоко поднял саблю. Впервые в Польше я получил возможность спокойно разглядеть оружие соперника – классическую длинную карабеллу с крестообразным эфесом. Больше ничего у него нет.
Сокульский выше меня на полголовы, а в ширину, наверно, превосходил раза в полтора. Если Давид в схватке с Голиафом мог применить любое оружие, какое изобрел острый еврейский ум, хоть танк «Меркава», я был ограничен дуэльным кодексом. Мне полагалось захватить саблю, как и оскорбленному мной дворянину. По необъяснимому порыву я сдал саблю де Келюсу, а против Сокульского вышел со шпагой и кинжалом, запасной кинжал ждал своей очереди в ножнах.
– Три зубочистки ничего не значат рядом с доброй польской карабеллой! – донеслось из-за спины моего визави.
Судя по усмешке, он был такого же мнения. В ближнем бою просто меня раздавил бы, но тоже ограничен дуэльными правилами.
Де Келюс, мой секундант, обменялся знаками с секундантом поляка, и прозвучал короткий сигнал «ангард!»
Я ожидал взрыва ярости и приготовился уклоняться от его атак, чтобы поймать на противоходе, но мой противник умел обескураживать. Он действовал экономно и расчетливо. Тяжелая сабля в его руке порхала бабочкой, управление клинком было столь же совершенно, как если бы Сокульский вооружился рапирой.
Клинки звякнули в шестом соединении, и он сделал шаг назад, выходя из меры. В высшей степени странно, поляк призывал меня атаковать? В этом есть логика, у него длиннее и руки, и оружие. Чтобы достать, я должен был стремиться сократить расстояние… Но данная тактика хороша, когда у обоих шпаги или рапиры, нанести смертельный рубящий удар сподручнее всего именно на средней дистанции. Иными словами, он решил выманить меня на атаку и рубануть, когда откроюсь в выпаде.
Я понемногу прощупывал его. У меня в запасе один решающий выпад, словно один патрон. Если легкая шпага в скоростной атаке вопьется ему в лоб или в горло – уноси готовенького. Но достаточно провалиться, промахнуться, и я подставлюсь – шпагой сложно парировать удар сабли.
Ладно… Заказывали – получите. Но вышло не слишком удачно. Мои попытки перехватить инициативу наткнулись на виртуозную защиту. Проверил его на технику – опробовал октав, фланконад, ангаже. Сокульский легко парировал, при каждом соприкосновении стали чувствовалась превосходящая мощь его рук. На правой у него не хватало мизинца, явный след поединка на саблях.
Еще через какое-то время я начал чувствовать первые признаки усталости, пот струился по лицу, невзирая на ночную прохладу. Над поляной висела тишина, не слышно ничего, кроме нашего топота ног и редкого звона клинков. Даже лошади не всхрапывали, словно тоже наблюдали за моим смертельным конфузом.
Что же, хочешь сближения? Получи!
Бросился вперед, жестко взяв сильной частью своего клинка первую к острию треть его сабли, кинжал поразил руку у кисти… Точнее – должен был поразить. Сокульский легко уклонился от кинжала и, освободив клинок виртуозным переводом, нанес страшный разящий удар сверху!
Отбить саблю в сторону невозможно никакими силами ада… Скользнув по лезвию шпаги, сабля рубанула по гарде, рука практически онемела от чудовищного сотрясения, будто на нее обрушилась кузнечная кувалда.
Картина резко переменилась. Почувствовав первый успех, Сокульский бросился атаковать.
Сабля мелькала со всех сторон, казалось, что множественные враги бросаются на меня одновременно с двух или трех направлений! Уворачивался как мог, отводил удары шпагой и кинжалом… Но сколько их еще удастся сдержать… Неужели это конец?
Отступил. Спина натолкнулась на всадника, явно – из болельщиков Сокульского, польский сапог мощным ударом между лопаток отправил меня навстречу врагу.
Тот пару раз перебросил оружие из правой руки в левую, усмешка на грубой усатой физиономии выражала брезгливую жалость. Подарил пару мгновений отдышаться и оценить безвыходность ситуации, потом принялся меня добивать.
Удар! Сабля обрушилась сверху, на неуловимый миг исчезая из глаз от стремительности движения, я угадал ее полет только по взмаху кисти, в следующий миг шпага едва не вырвалась из руки… Дужка гарды треснула, брызнула кровь из пореза на руке. Рукоять шпаги стала липкой.
Я снова отступал, пятился, выигрывая секунды перед неминуемой смертью. Сколько отшагал, убегая задом наперед, – не представляю, по прямой, наверно, давно уже вернулся бы в Вавель.
Но всему наступает конец. Пятка сапога попала в ямку, я потерял равновесие, и Сокульский рубанул справа вниз…
Я распростерся на земле. Шпага хрустнула и откатилась в сторону, сломанная у гарды. Поляк медленно приблизился, столь же медленно поднимая саблю для финального удара…
