Черная подземная галерея, освещенная только факелом шагающего впереди Яся, показалась бесконечной, не верилось, что в прошлый раз Шико проскочил ее бегом со мной на закорках. Зенон, поддерживающий меня сзади, быстро шептал:
– Пшепрашам, пан… В таверне сказали мне, что вас повезли на смерть, потом за меня примутся, я и сбежал. За Казимижем купил постоялый двор, не серчайте, золота сейчас нет. Заработаю, видит Бог – возверну. За Яся премного благодарен, спасли его тогда. Брат, как есть, враз бы Господу душу отдал.
– Зенон, не гневи Бога, я полтора месяца провел в Вавеле перед побегом с королем, ты мог, если б хотел, меня найти. Или весточку послать через Яся.
– Мог… Но пужался я, а то призовете к ответу за золото.
– Оставь себе, заслужил. А пистолеты, сабля, метательные снаряды?
– Все сберег, пан. И кобылу вашу вывели, не сомневайтесь.
Даже Матильду? С этого места к радости освобождения примешалась тревога. Практически полное отсутствие охраны, подземный ход к нашим услугам, возвращение оружия и лошади… Так не бывает!
Мои скверные предчувствия, в отличие от ожиданий чего-то хорошего, оправдываются слишком часто.
Глава десятая
Предательство
Дежавю. Ночь, то же место на правом берегу Вислы, в темноте храпели лошади, снаряженные в дальнюю дорогу. Но тем, кто сегодня рядом, я доверял больше, чем Генриху.
Шустро подскочил человек Ногтева, накинул на мой камзол длиннополый казачий кафтан и шапку на голову. С длинной бородой я верно и впрямь выглядел казаком из европейских страшилок – обросшим, худым и жутко вонючим.
Воевода гарцевал на лошади темной масти, в его жестах сквозило нетерпение. Но я был обязан позаботиться о людях, вытащивших меня из Вавеля.
– Зенон! Вам с Ясем оставаться в Кракове опасно. Скачите со мной в Париж!
– Та не… Хозяйство у меня да баба на сносях, на Крещенье и разродится. Вы брата берите, Ясю здесь несдобровать.
В качестве слуги Ясь еще хуже, чем Зенон. Но выбор за меня сделали другие. За деревьями, окружающими поляну с выходом из подземного тоннеля, замаскированным под сарай, мелькнули факелы.
– Сдавайтесь, панове! Оружие на землю!
Зычный голос Опалинского ни с чьим не перепутать. Недолго же длилась моя свобода, не много времени я терзался сомнениями о странной легкости побега. Кто-то нас выдал, предал!
– Евсей! Дай сабли литовцам, пистолеты французу. Идем на прорыв!
В реальном мире шестнадцатого века, пусть отличном от нашего, я прекрасно усвоил: вступать в долгие переговоры и смеяться врагу в лицо перед тем, как ввязаться с ним в бой, смерти подобно. Ногтев, быстро отдавший команды казакам, явно был того же мнения.
От слабости и непривычного свежего воздуха кружилась голова. Опустился на землю, пистолеты и сумка с зарядами оттянули руки непомерной тяжестью. Помог навык, выработанный долгими повторениями: засыпать порох в стволы, забить пули в нарезы шомполом и деревянным молоточком, подсыпать порох на полки… Как жаль, что нет здесь алхимических лепешек!
Подтаскивая сумку к ногам, приполз к сосне, оперся спиной о ствол. Пистолет удалось поднять к прицельной линии только двумя руками… Не мог навести. В свете редких факелов мелькали фигуры, звенели клинки, где свои, где стражники Опалинского – сам черт не разберет.
– Тута он… Хватай!
Фигура с саблей выросла прямо передо мной… Рубануть сверху вниз несравнимо быстрее, чем спустить курок, но что-то задержало поляка. Велено брать французского смутьяна живым?
Грохнул выстрел. О нашей потасовке теперь знает половина Кракова. Пуля калибром с мой большой палец вошла человеку в низ живота, отбросив назад, отдача едва не вывернула пистолет из рук. Вспышка высветила рослого парня в мундире стражи, стоявшего сбоку от пытавшегося меня пленить. Пистолет грохнул второй раз.
Сжав зубы, чтобы не потерять сознание от приступов дурноты и слабости, перекатился в сторону, там нашлось другое дерево. Если я являюсь целью, а это более чем очевидно, стрельбой оповестил всех о своем местоположении.
– Факелы сюда! Смердячий пес только что был тут! Далеко не мог уйти!
У моего прежнего убежища мелькнули фигуры с огнем, послышались крики и ругань, когда обнаружились два тела. Сейчас точно меня найдут…
Если снова пущу в ход пистолет, буду безоружен, беззащитен! И казаки Ногтева, сколь бы ни были храбры и умелы, не сдержат такую толпу стражников.
Эльжбета даже не подумала бы стрелять и такой ценой сохранить себе свободу. Прости, сокровище мое, я вынужден быть жестоким!
Пальнул в высокую фигуру, очень надеясь, что это Опалинский. Не выждав, пока дым рассеется, ударил вторично куда-то в самую гущу поляков… И тут что-то твердое, тонкое охватило шею, рывком прижало к стволу дерева, я пытался просунуть пальцы под удавку, сражался за каждый глоток воздуха, за каждый толчок крови в голову… Тщетно… Багровые круги перед глазами сменились темнотой…
…Я в нигде и в никогда…
…Все ощущения смутные и на редкость неприятные. Будто выкручивает наизнанку и окатывает вывернутые внутренности ледяной водой. Я задыхаюсь, захлебываюсь и содрогаюсь от рвоты одновременно…
…И вдруг перед глазами вспыхнул мутный свет. Внешний мир рывками и толчками, какими-то странными фрагментами возвращался ко мне…
– …Пан француз! Сеньор! Не чуют они… Кажись – очи открыл, а без памяти…
Все тело сотряс жуткий кашель, чуть не упал с лошади. Я еду верхом?! И уж точно не свалюсь – веревкой вокруг пояса привязан к седлу, а впереди колыхалась чудо как знакомая грива, которую не перепутаю ни с какой другой на свете. Матильда, красавица моя, ты со мной?! Значит, мир еще не окончательно рухнул в тартарары.
– Добро пожаловать в мир живых, сеньор де Бюсси! – бодрый голос Ногтева окончательно возвратил меня к действительности.
Осмотрелся. Хоть с деревьев облетели листья и трава пожухла, узнал дорогу на Аушвиц, запомнившуюся по июньскому путешествию в две стороны. Вставал поздний рассвет. С нами трое казаков, включая Касьяна, памятного по Люблину, все ранены, у воеводы рука на перевязи. Четыре заводных лошади. Рядом трусил еще один непонятный для меня всадник, тоже с перемотанными руками, через повязки выступила кровь. Не удивлюсь, если от сабельных ударов.
– Зенон, Ясь… Где они?
– Погибли ваши литвины, оба, – безрадостно сообщил воевода. – И моих трое полегло. Четверых оставил в селении и боюсь за них, если ляшская стража найдет казаков, несдобровать… Поляков посекли без числа, остальные разбежались.
Говорить, глотать и даже дышать сложно, горло саднило безжалостно.
– Кто меня душил?
– Не спросил его имени, а у мертвого не спросишь. Вы тоже хороши, де Бюсси. На ногах не стояли, но двух уложили на месте. И ранили кого-то, там кровищи осталось – что порося резали.
