В беседах со мной с глазу на глаз девушки признались, что им грозили лишением родительских прав, если они будут «упорствовать во лжи и дискредитировать добродетельного гражданина». Они подробно поведали мне о вечере, когда произошло преступление; все их показания совпадали, и я настрочил на их основании длинную статью. Опасаясь вето главного редактора, я предоставил текст в последний момент, перед самой версткой, соврав, что он одобрен. Все бы получилось, если бы не секретарша редакции: у нее возникли сомнения, она поделилась ими с главным редактором, и тот заблокировал набор. Впоследствии я узнал, что он сам водил дружбу с обвиняемым. Назавтра, вызвав меня, он заявил, что чаша его терпения переполнена и что я параноик, видящий преступников там, где их отродясь не водилось. Он посоветовал мне пройти лечение и уволил с такой формулировкой: «Путает личную интуицию с фактической действительностью».
Год после этого я не имел работы и с трудом платил за жилье. Репутация «смутьяна» мешала мне наняться в конкурирующие журналы. Я обитал в крохотной, в десять квадратных метров, студии под самой крышей, делил туалет и душ с другими жильцами и питался раз в день – главным образом сублимированной лапшой с томатным соусом.
Зато я использовал свободное время для превращения своей первой статьи о бельгийской педофильской сети в остросюжетный роман, начиненный малоизвестной криминологической информацией. Это была первая моя рукопись, и называлась она «Лебедь».
Я разослал ее в дюжину издательств. Она не приглянулась ни одному, отовсюду я получил типовой ответ: «К сожалению, произведение не вписывается в издаваемые нами серии. Советуем предложить его другим издательствам, работающим с подобного рода текстами, предварительно внеся в него исправления. Успеха с новыми публикациями!» Переписав текст, я отправил его в те же самые издательства – и опять получил из всех вежливые письма с отказом.
А потом в один прекрасный день мне позвонили из большого издательского дома «Александр де Виламбрез» и сообщили о желании незамедлительно со мной встретиться. Со мной захотел познакомиться сам владелец! Я не мог поверить своим ушам.
При первой встрече он сказал: «Берем, только это слишком длинно. Тысяча пятьсот страниц о расследовании проделок бельгийских педофилов не тронут широкую публику. Предлагаю сократить ваше детище до трехсот пятидесяти страниц и перенести действие из Бельгии в Люксембург во избежание юридических затруднений. Само собой, никаких имен. Пускай читатели сами находят сходство с реальными событиями, если обладают хотя бы минимумом любопытства».
Он долго смотрел на меня, а потом продолжил: «Думаю, это может заинтересовать молодежь и людей, жадных до новизны. Что меня больше всего сейчас удручает, это что все книги похожи одна на другую и пахнут нафталином…»
Выход моего первого романа вызвал у меня что-то вроде рецидива детской хандры, который я превозмог, чтобы следить за приемом моей книги, участвуя в турне по провинциальным библиотекам и рассказывая там о ней. К несчастью, «Лебедь» освещался в прессе лениво: вышла всего одна статья, и та в моем бывшем еженедельнике, написанная коллегой, отнесшимся к моему увольнению как к произволу; еще о книге обмолвились в телепередаче о литературе в час ночи. Правда, о ней много болтали до ее выхода в формате покета и даже после, и это позволило мне приобрести некоторое количество читателей.
Поэтому в поступившем на Александра де Виламбреза заказе на продолжение приключений лейтенанта Лебедя имелась некоторая логика. Называлось продолжение «Лебяжья ночь». Этот роман проистекал из моего расследования похождений телеведущего, склонного под воздействием кокаина прибегать к насилию. Я глубже проработал психологию своего героя-следователя, Луи Ле Синя
[6]: в частности, наделил его привычкой кормить лебедей на озере в Булонском лесу и при этом размышлять. Так я возвращал к жизни своего деда.
Даже без поддержки в прессе книга имела большой успех, я стал лауреатом нескольких читательских премий, но отсутствие интереса со стороны прессы не могло не удивлять. В ответ на мой вопрос об этом Александр де Виламбрез объяснил, что так происходит автоматически: «Одно из двух: либо критики, либо публика. Во Франции одно несовместимо с другим. Вы что предпочитаете?» Я ответил, что публику, и он остался доволен, заметив, что с моей стороны весьма похвально оставить хорошую критику плохим писателям. Мне запомнился этот примечательный диалог: тогда я еще не мог вообразить, насколько глубок раскол в системе.
После двух детективов о расследованиях лейтенанта Луи Ле Синя, испугавшись, что меня навсегда припишут к одному-единственному литературному жанру, я попытался написать книгу о спиритизме, вплетя в нее приключения и остросюжетность, – «Мы, мертвецы». Вдохновением для нее послужил тот самый некрофон, который придумал в свое время мой братец. Я использовал все, что сумел раскопать в тибетской и египетской «Книгах мертвых», а также интервью с медиумами и теологами. Пресса встретила этот роман глухим молчанием: в газете объявлений и то не появилось ни строчки. Как вы уже знаете, это был полный провал. Пришлось признать очевидное: мои мертвецы не интересуют… живых.
Я решил было, что моей писательской карьере пришел конец и что мне придется вернуться в журналистику, тем не менее по совету Александра де Виламбреза я накропал третий том расследований моего лейтенанта Лебедя, в этот раз вдохновившись историей крупного чина, убившего проститутку. Назывался роман «Лебединая песня».
К моему огромному удивлению, роман с первой же недели возглавил список бестселлеров. Воистину, порой приходится трижды бить по гвоздю, чтобы он начал вбиваться. Несколько критиков даже решили меня проинтервьюировать, но не для разговора о книге, а чтобы услышать мое объяснение этого непонятного им успеха. И тут появилась первая убийственная статья Муази. Он тоже не писал о самом романе, а набрасывался на читателей, сдуру покупавших мои книги. Он намекал, что меня волнуют только слава и деньги, обзывал меня писакой и низкопробным автором. Благодаря его статье у меня взяли интервью на радио, где предложили ответить на его инсинуации и оскорбления. Один адвокат предложил мне затеять процесс по статье о диффамации. Впрочем, от статьи Муази была и польза: меня стали поддерживать многие книготорговцы, а также преподаватели французской литературы, заметившие, что мои романы способны привить молодежи вкус к литературе именно простотой восприятия. «Лебедя» даже включили в программу выпускного класса, к тому же книга имела международный успех. Так мне удалось завоевать широкую публику, не имея раскрутки в прессе. Конечно, Муази и некоторые ему подобные не перестали меня изобличать, но в конце концов это послужило мне рекламой.
Потом я написал продолжение «Мертвецов» – «Небесное царство», где с новыми подробностями изложил свои представления о загробной жизни. Там нашлось место и для опытов моего отца с червем планарией, что придало книге о спиритизме некую научность. У этой книги нашлось немало читателей, ее даже пришлось допечатывать, что странно, учитывая провал книги, которую она продолжала.
