– А по-моему, сомнение в себе – это не слабость. Словом, если быть до конца честным, к «Тысячелетнему человеку» у меня была куча вопросов: я подозревал, что эта моя затея провалилась. Поэтому исчезновение этого текста меня не слишком печалит. Но кое-что все-таки огорчает: не понимаю, почему брат, не имевший представления об истинной ценности книги, все-таки ее уничтожил.
Оба смотрят на могилу.
– Как продвигается твое расследование моего убийства? – спрашивает через некоторое время Габриель.
– Ночью я побывал у одного из моих лучших осведомителей. В невидимом мире ходит слушок, связанный с одним из важнейших правил любого расследования.
– Что за правило?
– «Ищите женщину».
– Можно попонятнее?
– Прошел слух, что в твоей кончине виновата женщина. Те, кто про это шепчется, больше ничего не говорят и, по-моему, толком больше ничего не знают.
– Откуда они это взяли?
– Понятия не имею; за что купил, за то и продаю. Во всяком случае, это позволяет взглянуть на дело иначе. Ты знаешь, как я отношусь к женщинам: они не достойны доверия, как змеи, с того самого эпизода с Евой и яблоком. Признаться, твоя бабка не поспособствовала тому, чтобы я пришел к другому мнению.
– Я должен поделиться этими сведениями с Люси.
– И еще: орудие преступления – яд. Мы оба знаем, что яд – типичное оружие женщин. Мужчины отдают предпочтение кинжалу и револьверу, тогда как женщина, скорее, подсыплет в стакан своей жертве порошок, пока та стоит к ней спиной.
– Женщина? Пока что мне на ум приходит всего одна.
Небо неожиданно светлеет, солнце светит изо всех сил, над городом изгибается радуга.
На надгробье Габриеля садится ворон. Люди спрятали от него труп, который он бы не прочь отведать, остается только поставить сверху кляксу помета.
35
– Клянусь вам, я его не травила.
– Тогда откуда у тебя столько рецептов на яды?
– Я ни в чем не виновата!
– Ты отравительница. У тебя в кухне, в мусорной корзине, нашли дохлых животных, служивших тебе для опытов: кроликов, мышей, крыс – все иссохшие, одеревенелые.
– Неправда!
– Все улики указывают на тебя.
– Нет, я невиновна, клянусь!
– Что ж, придется прибегнуть к пытке. Ничего, сознается. Вы ее расколете, пусть пьет воду до тех пор, пока не сознается в преступлении.
– НЕЕЕЕТ!
– Уведите ее!
– Клянусь, я его не травила!
Молодая женщина рыдает. Охрана хватает ее и тащит в помещение под залом суда.
– Снято! Очень убедительно, – говорит довольный режиссер.
Все переводят дух. Актриса стирает с лица лживые слезы.
– Сабрина, ты неподражаема.
– Спасибо.
– Гримируйся заново, готовься к сцене пытки. Там будут применяться предметы из дерева и из железа, у тебя нет аллергии на эти материалы?
– Главное, чтобы грим не потек и чтобы на площадке не было холодно. Я будут готова к съемкам через час.
Люси Филипини застает ее в гримерной.
– Полиция. Капитан Филипини. Можно задать вам несколько вопросов, мадемуазель Дункан?
Она уже умеет уверенно предъявлять удостоверение и говорит сухим убедительным тоном.
– Полиция? А в чем дело?
– Во-первых, простительное любопытство любительницы кино. В чем вы сейчас снимаетесь?
– В историческом кино про маркизу де Бренвилье, знаменитую отравительницу эпохи Людовика XIV. Знаете это дело?
– Как-то не очень…
– Бедняжкой манипулировал любовник, офицер Годен де Сен-Круа. Она отравила отца, двоих братьев и сестру при помощи концентрированного яда из бугорков на коже жабы. Она состояла в некоем женском обществе. Участницы этого общества избавлялись от мужей, за которых их выдали насильно. Бедные!
Медиум скрывает, что беседовала на своих спиритических сеансах с блуждающей душой маркизы де Бренвилье.
– Что привело вас ко мне, капитан?
– Я присутствовала на похоронах Габриеля Уэллса. Там я видела вас. Я внимательно слушала ваше выступление. Существует подозрение, что смерть была не естественной, а от яда. Я решила узнать, не располагаете ли вы сведениями, способными помочь разгадать загадку.
– Габриеля убили? – Похоже, Сабрина ошеломлена услышанным.
– Пока что в интересах следствия не разглашайте эти сведения.
– И вы подумали, что это могла быть… я? Нельзя смешивать актрису и роли, которые она исполняет, – иронизирует она. – Знаю, в Средние века толпа, бывало, расправлялась с лицедеем, слишком убедительно игравшим злодея, но с тех пор многое изменилось…
– Я беседую с вами не столько как с подозреваемой, сколько как со свидетелем. Вы были хорошо знакомы с Габриелем Уэллсом, более того, с вами он провел больше времени, чем с кем-либо еще, поэтому вы, возможно, сумели бы мне подсказать, у кого в его окружении могли бы быть причины настолько его ненавидеть, чтобы желать ему смерти.
Женщина-реквизитор предлагает звезде различные модели цепей для сцены пыток, и Сабрина выбирает ту, в которой самые мелкие звенья.
– По правде говоря, Габриель был параноиком, он считал, что его никто не понимает, более того, что у него много врагов.
– Вы часто спорили на эту тему?
– Никогда. У него была аллергия на конфликты любого вида. Он с самого начала меня предупредил: «При первом же споре мы расстанемся». Навел, что называется, ясность.
– Он был ревнивцем?
– Как ни странно, нет. Он говорил, что не делает другим того, чего не хотел бы для себя самого. Поэтому он не позволял себе эгоизма, он ведь не стерпел бы эгоиста рядом с собой.
– Вы сами от него ушли?
– Я встретила американского актера Билли Грэма. Мне всегда хотелось сделать карьеру за океаном. Такой шанс нельзя было упустить. Габриель все понял и даже сказал мне: «Надеюсь, что ты будешь с ним счастлива и что в Штатах тебя ждет успешная карьера». Это было сказано без капли цинизма, совершенно искренне. Я бы, конечно, предпочла, чтобы он проявил разочарование, устроил мне сцену ревности, но нет, он, наоборот, старался меня подбодрить. Мы так легко расстались, что я усомнилась, что он по-настоящему меня любил. А потом выяснилось, что Грэма больше интересуют мужчины, а не женщины. С карьерой в Америке у меня ничего не вышло, у нас с ним так и не было интима. Я проявила опрометчивость. Если разобраться, кое-что должно было насторожить меня с самого начала…
Она подмигивает полицейской.
