– Советуете опустить руки и бездействовать? – не унимается Долорес.
– Малые дела на своем уровне, без переоценки своих сил! Не забывайте, раз все обстоит именно так, значит, на то есть скрытые причины. Возможно, необходимо ошибиться, чтобы понять. Опыт выковывается поэтапно: сначала люди экспериментируют, потом видят результаты своих экспериментов и в конце концов осознают, что надо изменить свое поведение, и лишь потом иное поведение становится частью их натуры.
Все это произносится сухим убежденным тоном, но Долорес остается при своем мнении.
– Какую сторону выбираешь ты, Люси? – обращается она к подруге.
– Через него я выхожу в Средний Астрал, мне нельзя ему противоречить.
– Значит, ты отказываешься от возмездия?
Люси разрывается между двумя непримиримыми позициями, между собственными противоречивыми чувствами.
– Я принимаю мир таким, каков он есть.
– А я нет, Люси. Если ты не ощущаешь в себе сил бороться со злом, я буду бороться одна. Я все сделаю, чтобы этот небесный суд стал реальностью и заполнил лакуны земных судов. Прощай, Люси, желаю тебе всего наилучшего. Лично я не стану избегать ответственности, вытекающей из моей возросшей сознательности.
Сказав это, она пронзает потолок, оставив Люси вдвоем с Драконом над кроватью Сами.
– Раньше вы это от меня скрывали: так это вы – изобретатель правосудия?
– Это было в незапамятные времена.
– И вы согласны с тем, как ныне на Земле отправляется правосудие?
– Не все происходящее я одобряю, но в целом отношусь с пониманием.
– В таком случае можно задать вам немного личный вопрос?
– Задавайте.
– Теперь, отказавшись сделать зло своему врагу, мне бы хотелось сделать добро другу.
– Габриелю Уэллсу?
Она кивает.
– Он сейчас пребывает в моем теле. Неизбежно возникают связи… Вы знаете, кто его убил?
Он не удерживается от хитрой улыбки.
– Да.
Она приподнимает бровь:
– И можете мне сказать, кто это сделал?
– Само собой. Только, дражайшая Люси, вам ни к чему это знать.
– Будем считать, что мной движет простое любопытство.
– Вы будете разочарованы. Это все равно что проникнуть в секрет фокусника.
– Я люблю удивляться. Проникновение в секреты фокусов никогда меня не огорчало.
– Ну, как хотите…
Дракон наклоняется к уху Люси и шепотом называет имя убийцы.
У нее лезут на лоб глаза…
73. Энциклопедия: теория сотой обезьяны
«Теория сотой обезьяны» была сформулирована на основании наблюдений за японскими макаками, Macaca fuscata, – серебристыми длинношерстными обезьянами с розовыми мордочками, фигурирующими на многочисленных фотографиях, сделанных в 1952–1965 гг., где они плещутся в озере, из которого поднимается пар, на островке Кошима или на острове Киушу.
Раньше японские ученые подкармливали обезьян сладкими бататами, которые бросали на песок. Обезьяны обожали это лакомство, но им было неприятно, когда в рот попадал песок.
Решение проблемы нашла самка по прозвищу Имо: она погружала батат в воду, смывая песок, а потом, довольная результатом, стала мыть все бататы, прежде чем отправлять их в рот.
Сначала этим занималась только она, потом ученые заметили, что ей стала подражать молодежь. Дальше тем же занялись остальные самки. Дольше всех упирались старые самцы, неодобрительно гримасничавшие при виде происходящего.
С годами все больше обезьян начинали мыть сладкие бататы, прежде чем их есть.
Японские ученые обратили внимание, что в день, когда к мытью батата перешла сотая по счету обезьяна, был преодолен критический порог, и с тех пор все обезьяны на острове сочли, что мыть батат, прежде чем его пробовать, – нормальное поведение.
Еще удивительнее то, что после преодоления этого порогового значения – 100 обезьян, началась настоящая эпидемия: это поведение стали перенимать колонии макак на соседних островах. При этом исключалось, чтобы обезьяны преодолевали расстояние между островами вплавь.
Американский ученый Лайелл Уотсон выдвинул гипотезу, что когда значительное число особей изменяется так, что становится способно принять новую идею, последняя распространяется очень быстро, как волна в воздухе, и затрагивает все особи без малейшего вещественного переноса.
В 1984 г. Кен Кейс опубликовал книгу «Сотая обезьяна», где провел параллели между поведением японских макак и человеческого общества. По его гипотезе, при сложении ментальной энергии особей достигается некий порог, происходит взрыв, приводящий к всеобщей перемене в сознании. Сначала это затрагивает ограниченное количество посвященных и любопытных – например, молодежи, часто более гибкой и интересующейся новшествами, а потом по принципу коромысла эта оригинальность превращается в норму. Следующие поколения уже не помнят неуклюжего поведения предков.
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том XII
74
Габриель-женщина находится в величественном кабинете главы издательства «Виламбрез». Тот восседает между двумя стопками рукописей и громко разговаривает по телефону.
– …Отлично… Да, конечно. Мысль Уэллса нашими стараниями разойдется по всему миру. Разумеется… Она будет оживать разными способами, но учтите, издательство «Виламбрез» будет проявлять исключительную активность… Нет… Нет… Об этом нет речи. Речь совсем о другом – о новом Габриеле Уэллсе, новом, не издававшемся рассказе, мы располагаем на него исключительными правами. Почему о нем ничего не известно? Он лично вручил его мне два года назад, хотел узнать мое мнение. Я сдувал с него пылинки, и вот теперь мы намерены его обнародовать.
Габриель-женщина не помнит ничего такого и недоумевает, о каком рассказе толкует Александр. Тем временем издатель продолжает:
– Уж поверьте мне… Как называется? «На твоем месте».
Теперь Габриель-женщина вспоминает этот текст, и ему становится понятен выбор издателя.
– Сюжет? Прозаик – член Французской академии и писатель-фантаст договариваются обменяться текстами. В результате критики превозносят произведение, якобы написанное академиком, а то, что якобы вышло из-под пера фантаста, разносят в пух и прах. Но академик на этом не останавливается: он покидает институт и садится за научно-фантастические романы. Фантаст же понимает, что всегда хотел сочинять стихи. Ну как, нравится? Нет?.. Почему? Конечно, я знаю, что это не помирит нас с конкурентами, зато самому Габриелю Уэллсу понравилось бы, что мы издаем это сейчас. Будем считать это данью его памяти или подмигиванием.
