Книга Среди садов и тихих заводей, страница 53. Автор книги Дидье Декуэн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Среди садов и тихих заводей»

Cтраница 53

– Что?! – поперхнулся Кусакабэ. – Вы намерены отдать ей две сотни рулонов?

– Что же я должна для этого сделать? – спросила Миюки.

– Быть.

– Быть?

– Да, быть там, куда доступ тебе заказан, но я препровожу тебя туда и… о, ты будешь в восторге, уж поверь!

Она не могла взять в толк, что́ Нагуса подразумевал под словом «быть», и ее охватило недоверие – подозрительность женщины, крестьянки, нищенки. Разве быть – не самая естественная вещь на свете, присущая всем живым существам и даже, в некотором смысле, безжизненным веществам? Тогда почему это должно стоить двух сотен рулонов шелковой тафты?

– Итак, – продолжал Нагуса, ты будешь, будешь вполне, будешь непременно – словом, просто будешь, понятно?

– Нет, не очень, Ваше превосходительство.

Старик что-то протяжно проворчал, качая головой. Миюки поймала себя на мысли, что он уж больно походит на черного медведя, вылезшего из берлоги после зимней спячки, – такие нет-нет да и встречаются в горах близ Симаэ.

– По крайней мере, постарайся не топать своими гэта – это неприлично. Я бы посоветовал тебе идти босиком, но снег валит валом, и, боюсь, земля совсем промерзла. Лучше обуй соломенные сандалии. Так ты будешь ступать тихонько, почти вкрадчиво, к тому же под длинными полами твоего дзюни-хитоэ их будет совсем не видно.

– Моего… простите, Ваше превосходительство, моего чего?

Дзюни-хитоэ. Парадного костюма, в который облачаются дамы, допущенные ко Двору: дюжина шелковых туник, одна поверх другой, – их подбирают по цвету и сочетанию сообразно с общественным положением и вкусом благородных дам. Все это Кусакабэ-сан растолкует тебе по дороге в то место, где я буду тебя ждать. Это будет не завтра, а послезавтра. А тем временем ты хорошенько поразмысли о грядущем великом дне. И не обращай внимание на дрожь в теле, пылающие огнем щеки и горящие глаза, главное – будь собой.

– А отчего у меня должны гореть глаза, Ваше превосходительство?

– От дымных струй, которые будут обволакивать тебя, и ты будешь наполнять, насыщать и охмелять ими легкие. Но имей в виду, Амакуса Миюки, – только легкие! Не дай благовониям завладеть своим телом. Да-да, и не гляди на меня удивленными глазами. Ибо таким образом, да будет тебе известно, поступают придворные дамы, желая оставить после себя приятное благоухание: они возжигают курильницы, покрывают их бамбуковыми корзинами и укладывают сверху свои одежды, дабы те пропитались изысканными ароматами. И это еще не все: эти самые дамы спят, разложив свои длинные волосы на клетях из белого фарфора, внутри которых потрескивают горящие благовония. Не стоит забывать и про самых ловких и дерзких плутовок – они втирают благовония себе в бедра, лобок и половые органы, впитывают их в себя через открытую вульву, стоя над курильницей с широко расставленными ногами. Но ты, нет, о нет, не поддавайся искушению сладостными дымными струями, не пытайся избавиться от запаха собственного тела, не прячь и ничем не скрывай его, даже если испугаешься – и, возможно, не без причины, хотя, впрочем, наверняка не без причины, – что кому-то он будет резать нюх…

Миюки пребывала в замешательстве: почему управителю Службы садов и заводей так не хотелось, чтобы от нее хорошо пахло? Это казалость тем более странным, что сам Нагуса не раз воротил от нее нос, выговаривая ей, что от нее дурно пахнет. И крыть тут было нечем. Ведь она хваталась руками за отрубленные головы животных, месила ногами зловонную жижу из крови и гноя, вываливалась в тине… она знала, что воняет, что ее кожа насквозь пропитана смрадом и что почти все складки и впадинки у нее на теле забиты грязью. Она вздохнула и, потупив взор, спросила прямо:

– От меня воняет, Ваше превосходительство, так ведь?

– Да, – согласился он. – И тут уж ничего не попишешь, бедняжка ты моя.

Он впервые обратил на нее взгляд, полный нежности.

– Но запах, пленительный или отвратительный, что исходит от живого существа, ни в коей мере не отражает его истинную суть, – продолжал Нагуса, – он лишь свидетельствует о том, каким это существо нам кажется.

– И в данном случае оно кажется неприятным, – вставил Кусакабэ.

– Ты это к чему? Приглядись к этой женщине.

Кусакабэ сощурился, словно присматриваясь к букашке, ползавшей по листу лотоса то снаружи, то изнутри.

– Пригляделся, сенсей. Только скажите, что, по-вашему, я должен был разглядеть?

– Разве не видишь, она же красавица?

Кусакабэ стал переминаться с ноги на ногу: ступив на правую, он хотел было поймать своего господина на слове, а когда оперся на левую, решил, что сенсей смеется над ним.

– Красавица? Это Амакуса Миюки красавица? – дважды переспросил он.

Услышав столь неловкий вопрос, да еще повторенный два раза, молодая женщина, о которой, собственно, и шла речь, прыснула со смеху, даже забыв прикрыть ладонью рот, – и поразила управителя с помощником отвратительным видом своих белых до неприличия зубов.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил старик. – А если Амакуса Миюки красива сама по себе, стало быть, столь же красивы, вернее пленительны, и ее запахи – точно у кожуры плода, этой тонкой кожицы, которую мы сдираем, потому как она кажется нам грязной, оттого что плод упал с дерева, его исхлестало дождями и обдало лунным светом, оттого что его перевозили в сыром трюме барки, а в затхлой тесноте корзин он весь пошел пятнами, оттого что его лапали, обнюхивали, подбрасывали на руке, сдавливали пальцами фруктоеды на рынках Востока и Запада. А знаешь ли ты, Ацухито, чем пахнет Амакуса Миюки? Подумай хорошенько! Тебе не составит труда понять, что истинный запах и хороший суть одно и то же. Ну как? Понял наконец, почему управитель Службы садов и заводей готов выдать ей – знаю, тебе это кажется несуразным, но я покамест еще управитель, верно? – хоть две сотни рулонов шелковой тафты, хоть три сотни, да хоть целую прорву, будь она у меня, старика, под рукой? Ответ, Ацухито, заключается в том, что Амакуса Миюки пахнет жизнью, и жизнь изливается из всех отверстий ее тела, а их у нее девять, если верить святому монаху Нагарджуне [94], прожившему, как известно, шестьсот лет и сосчитавшему все отверстия на теле женщины, притом что за шесть сотен лет он успел не только их сосчитать, но и проверить свои расчеты… так вот, она источает эту жизнь – изливает по капельке через все поры кожи. А стало быть, Ацухито, – и можешь думать, что хочешь, – Амакуса Миюки, прибывшая издалека, из никому не ведомой (по крайней мере, мне) деревни Симаэ, и есть та самая дева меж двух туманов, пригрезившаяся Его величеству.

И тут Кусакабэ взглянул на молодую женщину совсем другими глазами.

* * *

Несмотря на почтенные размеры – тридцать метров в длину и двадцать пять в ширину, Церемониальный зал, Сисинден, открывавшийся только для особо торжественных случаев, как, например, венчание на престол или погребальные обряды, так или иначе не смог бы вместить всех жителей императорского города.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация