Постумий потребовал освобождения моряков и судна, и еще потребовал, чтобы тарентинцы вернули Фурии, заплатили компенсацию и передали для наказания тех, кто организовал нападение на римский флот. Закончив изложение своих требований, бывший консул и его спутники, освистываемые народом, стали выбираться из театра. На выходе один нетрезвый шутник решил поглумиться над Постумием. Он повернулся к нему спиной, поднял свою одежду и опорожнил на тогу римлянина содержимое своего кишечника. Все присутствующие встретили эту выходку смехом и аплодисментами.
«Смейтесь, смейтесь, пока можете, — воскликнул Постумий, — скоро очень долго придется плакать». Заметив, что его угроза привела в ярость некоторых из толпы, он продолжал: «Чтобы разжечь в вас злобу, я скажу еще и то, что вы смоете это с тоги большим количеством крови».
Римляне считали послов священными и не ожидали такого приема. Захваченный врасплох Постумий не сумел достойно ответить на насмешки, однако он понял, как можно использовать такое оскорбление и разжечь ненависть к тарентинцам в Риме. Он сохранил запачканную тогу и привез ее домой, чтобы предъявить римлянам доказательство того, какие он вынес оскорбления. Хотя римские войска вели военные действия в других местах, сенат сразу же проголосовал за войну, а народное собрание одобрило это решение.
Это событие, возможно несколько преувеличенное в рассказах историков, служит подтверждением одного очень важного обстоятельства. Цивилизованные представители греческого мира в данный исторический период считали Рим провинциальным полуварварским захолустьем, а римские послы годились только для насмешек, так как к ним вряд ли можно было относиться серьезно.
Улыбки исчезли с их лиц, когда тарентинцы узнали о быстром прибытии к стенам их города римской армии, которая начала методично разорять благодатную окружающую местность. Зимой 281–280 годов римские войска отошли в колонию Венузия, где могли следить за самнитами и за южными сабельскими племенами. Тарентинцы предусмотрительно назначили проримского военачальника, который мог бы договориться о мире.
Командующий римлянами консул предложил тарентинцам те же самые условия, о которых говорил Постумий, а в случае отказа принять их обещал развязать крупномасштабную войну. Как выразился историк Аппиан, «на сей раз им было уже не до смеха». На шумном народном собрании возникли споры о том, что делать, и мнения разделились почти поровну. В конце концов, тарентинцы решили позвать за царем молоссов и просить его, чтобы он с войсками прибыл из Эпира и вступил в войну с римлянами. Идея призвать иноземного военачальника была не нова. В прошлом, считая свою армию слишком слабой для самостоятельной борьбы, тарентинцы приглашали наемных полководцев, чтобы они помогли отразить вторжения сабельских племен. Однако никаких существенных успехов эти полководцы не достигли. Одним из таких наемников был дядя Пирра и брат Олимпиады, Александр Молосский, который занимал эпирский трон до Пирра. Александр погиб во время военных действий на стороне Тарента. Создавшееся положение, как это ни странно, привело к дружескому соглашению между Тарентом и его агрессивными соседями, которые решили, что Рим они ненавидят гораздо больше, чем живших в Италии греков.
Когда посольство прибыло ко двору Пирра, оно преподнесло царю подарки и заверило его в том, что ему окажут помощь сабельские племена, тарентинцы и, что самое удивительное, — самниты. Посланники явно преувеличили численность войска, которое будет ожидать его прибытия, но они были хорошими судьями своего человека. Пирр получал возможность возвратить себе македонский трон, поэтому он без промедления клюнул на приманку, несмотря на то, что его старший советник, фессалийский мудрец по имени Киней, пытался отговорить его.
Как рассказывал в своей известной истории Плутарх, Киней спросил царя: «Что ты будешь делать, когда победишь римлян?» «Мы завладеем Италией», — последовал ответ. «Что же потом?» «Богатой добычей станет Сицилия», — сказал царь, не замечая подвоха. «И зачем все это?» «Оттуда рукой подать до соблазнительных Карфагена и Ливии». Наконец Киней завершил свой допрос: «После этого очевидно, у нас не возникнет никаких трудностей по захвату Македонии и Греции».
И тут Пирр сказал с улыбкой: «Вот тогда у нас будет полный досуг, ежедневные пиры и приятные беседы». «Но что же мешает нам сейчас делать все это?» — спросил Киней.
Царь немного огорчился, поскольку он понимал, что взваливает на себя большие трудности, однако не может отказаться от своих великих надежд. Судьба Александра и Ахиллеса нисколько не пугала его.
Над отдаленной от дорог, холодной и пустынной долиной, виднелись скалистые снежные горы. В подножье холма возвышался одинокий дуб, окруженный стеной. Здесь находился небольшой, но очень известный каменный храм. Это Додона — место пребывания древнейшего греческого оракула, посвященного царю богов Зевсу и его супруге, Дионе, которую обычно звали Герой (римские Юпитер и Юнона). Три жрицы, известные как «голубицы», предсказывали будущее по шелесту листьев дуба на ветру.
Несмотря на его свою древность, Додонский храм пользовался меньшей известностью, чем святилище в Дельфах. К Додонскому оракулу обращались главным образом простые люди, которые стремились решить разные трудности повседневной жизни. В этом смысле Додонский оракул чем-то похож на современного адвоката или врача. Все, кто обращались к оракулу, должны были предоставить свои вопросы этим двум богам в письменном виде — нацарапать их на свинцовых табличках. Затем таблички помещали в горшок, и их изучала одна из жриц. Археологи нашли несколько табличек (это за всю долгую историю существования оракула). Среди просителей встречались не только местные крестьяне, но и паломники со всех концов Средиземноморья.
Среди них — Эвбандр и его жена, которые спрашивали о том, какому богу, герою или духу (даймону) они должны молиться и приносить жертвы, чтобы они сами и их имение стали богатыми «навсегда». Человек по имени Сократ хочет знать, как ему надлежит торговать с наибольшей выгодой для себя и своей семьи. Агис спрашивает о своих утерянных матрацах и подушках: не мог ли их украсть какой-нибудь иноземец?
Время от времени с додонскими божествами советовались разные знаменитые личности. Ахиллес у Гомера молился «Зевсу пеласгийскому, додонскому, далекому владыке Додоны», чтобы его любимый друг, Патрокл, одержал победу и живым возвратился из сражения с греками на равнине у Трои. Но бог обычно одной рукой дает, а другой отнимает. Далее Гомер пишет: «И внял ему Зевс промыслитель. Дал Отец Ахиллесу одно, а другое отвергнул». Патрокл оттеснил троянцев, но был убит.
Оракул вполне мог допустить какую-нибудь неразборчивую отговорку. В V веке во время крупной войны между Афинами и Спартой афинянам посоветовали основать свои колонии на Сицилии. Не задумываясь о том, что на самом деле означало предсказание оракула, афиняне решили, что оракул одобрил их вторжение на Сицилию, оказавшееся неудачным. Однако «голубицы» имели в виду холм вблизи Афин с таким же названием.
Поскольку Додонский оракул находился на территории Эпира, то царь молоссов, Пирр, стал его покровителем. Он восторгался предсказаниями оракула и сделал Додону религиозным центром своего царства. Пирр вложил большие средства в укрепление додонских храмов. Он восстановил и существенно расширил храм Зевса, учредил фестиваль искусств, игры атлетов и организовал представления в новом амфитеатре.
