Несмотря на то, что его книга не сохранилась, ее часто цитировали греческие и латинские авторы. Магон давал советы по посадке и обрезке виноградных лоз, по уходу за оливами и плодовыми деревьями, по выращиванию болотных растений, по пчеловодству (включая потерянное искусство «получения пчел из туши вола или быка, когда-то известное Самсону») и по хранению гранатов, известных римлянам как «карфагенское яблоко» (malum Punicum). Один из его рецептов позволял делать сладкое вино из заизюмленного винограда (его до сих пор пьют в Италии и называют «пассито»). Карфагенские амфоры находили по всему Средиземноморью, что служит подтверждением процветающей торговли в виде экспорта товаров.
Сам город Карфаген, который потреблял эти сельскохозяйственные продукты, располагался на треугольном полуострове, связанном с материком перешейком. Ширина перешейка в самом узком месте составляла около трех километров. Одна сторона полуострова была обращена к заливу, а другая — к морю. Каждый, кто подходил к городу с суши, оказывался перед стеной с бойницами, которая перекрывала перешеек. На стене высотой 12, а шириной 9 метров, через 50–55 метров возвышались четырехэтажные башни. В них держали слонов и лошадей. Перед стеной проходили два крепостных вала и широкий ров. Сообщается, что стена тянулась вокруг всего города на расстояние более 35 км, но там она была не такого большого размера, как на перешейке (для сравнения, протяженность римской стены равнялась немного более 20 км). Только самый решительный военачальник мог предположить, что ему удастся захватить Карфаген.
В своем историческом романе о Карфагене «Саламбо» Гюстав Флобер красочно описывает панораму города: «Сзади расположился амфитеатром город с высокими домами кубической формы. Дома были выстроены из камня, досок, морских валунов, камыша, раковин, утоптанной земли. Рощи храмов казались озерами зелени в этой горе из разноцветных глыб. Город разделен был площадями на неравные участки. Бесчисленные узкие улички, скрещиваясь, разрезали гору сверху донизу. Виднелись ограды трех старых кварталов, примыкавшие теперь одна к другой; они возвышались местами в виде огромных подводных камней или тянулись длинными стенами, наполовину покрытые цветами, почерневшие, исполосованные нечистотами, и улицы проходили через зиявшие в них отверстия, как реки под мостами».
Одна из этих внутренних стен окружала своего рода сердце города или его крепость. Внутри нее находились холм, называемый Бирса, и две гавани. Здесь также была городская площадь, или Форум, и место для заседаний совета, где прямо под открытым небом вершили правосудие. На вершину Бирсы вели три извилистых узких улицы, застроенные шестиэтажными зданиями.
Первая, или внешняя гавань предназначалась для торговых судов. Гавань представляла собой прямоугольник размером 480 на 300 метров. Из нее в море вел один выход, который, при необходимости, можно было закрыть железными цепями. За входом находился крупный причал для загрузки и разгрузки торговых судов. От другой стороны прямоугольной гавани отходил узкий канал, ведущий в следующую внутреннюю гавань, предназначенную для военных судов. Она имела форму круга, диаметром около 300 метров. Посреди этой гавани находился небольшой островок. Аппиан пишет: «На острове построен дом адмирала, из которого трубач подавал сигналы, глашатай передавал приказы, а сам адмирал за всем надзирал. Этот остров, расположенный близ входа в гавань, сильно возвышается над водой, так, что адмирал мог наблюдать за тем, что происходило на море, тогда как те, кто подходил к городу с моря, не могли получить четкое представление о том, что делалось внутри».
Вокруг острова по всей окружности гавани находились причалы и укрытия, где могло разместиться двести двадцать военных кораблей, а также корабельные верфи и склады оружия. Каждое укрытие опиралось на две ионических колонны. Вместе эти укрытия выглядели, как непрерывный ряд одинаковых портиков, протянувшихся вокруг острова и всей гавани. Сооружение всех этих построек, отвечающих последнему слову техники, велось в глубокой тайне и было закончено, по-видимому, в конце IV века. Эти сооружения окружали двойные стены, поэтому их не было видно из торговой гавани.
Этот город, по легенде, построила Дидона и ее возлюбленный, Эней, который предал и покинул ее. Предсмертное проклятие Дидоны о непрерывной вражде между Карфагеном и Римом приближалось к своему исполнению.
Древние историки очень плохо отзывались о карфагенянах. Существовало ироническое выражение «пуническая совесть» (Punica fides), которое употребляли по отношению к разным уловкам и вероломству. Плутарх, живущий во II веке н. э., писал на основе более раннего источника: «[Они] — суровы и угрюмы, покорны своим правителям и строги к своим подчиненным. Они впадают в крайности — трусливы в момент опасности и жестоки при вспышках гнева; они упрямо придерживаются своих решений, они скромны и мало пекутся о развлечениях и прелестях жизни».
Вряд ли можно найти какие-нибудь доказательства этого резкого суждения, за исключением одного, их религиозными методами, к которым (как другие семитские народы) они были отчаянно приложены. В Карфагене было много храмов, святынь и мест для жертвоприношений, или «тофетов». Наиболее почитаемым божеством города в многочисленном пантеоне был Баал-Хаммон — «Бог алтарей для воскурений» — и его жена, Танит — «Лицо Баала». Имя Танит предполагает, что она была только отражением своего мужа, но на самом деле ее нельзя было считать только его подобием. Как только карфагеняне приобрели земли на севере Африки, они сразу ощутили потребность в какой-то защите своей жизни и изобилия. Роль защитницы стала исполнять их богиня-мать Танит.
В разных древних текстах сообщается о темной стороне карфагенской религии. В Библии есть история о том, как финикийцы приносили в жертву маленьких детей. Царь Иудейского царства осквернил одно из их святых мест, «чтобы никто не проводил сына своего и дочери своей чрез огонь Молоху», и пророк Иеремия передает слова еврейского Бога: «И устроили высоты Ваалу, чтобы сожигать сыновей своих огнем во всесожжение Ваалу, чего Я не повелевал и не говорил, и что на мысль не приходило Мне».
Греческий историк Диодор Сицилийский, не самый надежный из историков, оставил знаменитое описание того, как карфагеняне пытались умиротворить разозленного Баала. Диодор сравнивал Баала не с главным греческим богом, Зевсом, а с его ужасающим отцом, Кроном, который сожрал своих собственных детей: «В своем рвении загладить вину за свое бездействие, они [карфагеняне] выбрали двести благородных детей и публично принесли их жертву… В городе стоял бронзовый образ Крона, простирающий свои руки ладонями вверх и наклонно к земле, так что каждый ребенок, положенный на них, скатывался вниз и падал в специально приготовленные ямы, заполненные огнем».
Согласно Плутарху, родители спасали своих собственных младенцев, заменяя их купленными беспризорными детьми. На месте жертвоприношения играла громкая музыка, чтобы заглушить крики жертв.
Современные ученые сомневались, можно ли поверить в такой экзотический холокост. Может, это небылицы, распространяемые врагами карфагенян? Если в этих историях есть какая-то доля истины, то, скорее всего, в некоторый момент вместо человеческих жертв должны были принести в жертву животных (как в легенде об Аврааме и Исааке). Затем в 1920-х годах раскопали «тофет» со сгоревшими останками маленьких детей. Одно время считали, что это было просто кладбище детей и мертворожденных младенцев, которых после смерти предлагали богам в качестве умиротворения. В результате дальнейших исследований ученые обнаружили останки детей до четырехлетнего возраста, а надписи прояснили, кого именно приносили в жертву. Так, один отец написал: «Госпоже Танит и Баалу-Хаммону Бомилькара сын Ганнона, внука Милькиатона, посвящаю этого сына от своей плоти. Благословите его!»
