Некий Феней из Этолийского союза говорил очень долго, постоянно подтверждая свои мысли многочисленными примерами. Он рассказал о манере Филиппа безжалостно опустошать не только территории своих врагов, но и своих друзей и союзников. Такая речь распалила царя. Он подошел еще ближе к берегу и обвинил Фенея в том, что его речь «по своей напыщенности и лживости достойна этолийца». Он отклонил все обвинения в свой адрес, однако признал, что военачальники силою обстоятельств часто вынуждены поступать вопреки своим желаниям.
Феней, страдавший сильною близорукостью, назвал его речь нелепой болтовней. Он заявил, что надо побеждать в борьбе или покоряться сильнейшему.
Филипп, снискавший славу находчивого и насмешливого собеседника, что очень подходит для царя, не смог удержаться от сарказма. Желая задеть говорящего, он сказал: «Да, это видит даже слепой!»
Далее последовала какая-то бессвязная беседа, в которой царь продолжал высказывать нападки на этолийцев. Затем он задал своим собеседникам вполне обоснованный вопрос: «Какую же Грецию, вы велите мне очистить? Какие вы полагаете ей границы? Ведь большинство самих этолийцев вовсе не эллины». Он перечислил и другие территории, которые не считались исконно греческими, и спросил: «Могу ли я остаться в этих местах?»
Затем он обратился к другим представителям и подробно ответил на все вопросы, которые они задали: «Разрушенного Никефория и разоренного участка Афродиты не могу, конечно, восстановить, но обязуюсь посылать туда растения и садоводов, которые должны будут заботиться о благолепии этого места и о возращении деревьев на месте вырубленных». Фламинин засмеялся в ответ.
Наконец, Филипп обратился к консулу и спросил: «Обязан ли я согласно его требованию очистить только те города и местности в Элладе, которые сам приобрел, или же и все те, которые перешли ко мне от предков?» Фламинин ничего не ответил, но вместо него пожелали ответить другие представители. Но время было уже позднее, и говорить речи не пристало, поэтому Филипп попросил всех представителей дать ему в письменном изложении те условия, на которых должен состояться мир. «Я одинок, — сказал Филипп, — у меня нет советников, поэтому я хочу наедине поразмыслить над предъявленными мне требованиями».
Консул не без удовольствия выслушал насмешку Филиппа и ответил: «Понятно, Филипп, почему ты одинок теперь: ты погубил ведь всех друзей, которые могли бы преподать тебе прекраснейший совет». Царь македонян улыбнулся язвительной улыбкой и замолк. Все разошлись, решив встретиться снова на следующий день.
Римляне прибыли вовремя, но царя не было. Они прождали весь день, и наконец, с наступлением сумрака, увидели македонцев. Филипп сказал в свое оправдание, что целый день изучал трудновыполнимые требования. Это была хитрость, поскольку царь он хотел встретиться с Фламинином с глазу на глаз. Через час собравшиеся сановники согласились, что царь и консул должны встретиться лично в сопровождении только нескольких своих приближенных. Царь сошел на берег и очень долго беседовал с консулом на закате дня.
Фламинин сообщил своей делегации о некоторых ограниченных уступках, на которые готовы пойти македонцы. Все присутствующие громко высказали свое недовольство результатами переговоров. Филипп заметил возбуждение в среде представителей и снова предложил перенести переговоры на следующий день.
На этот раз царь прибыл вовремя рано утром. Он произнес короткую речь, в которой сказал, что если здесь невозможно достигнуть соглашения, то он готов отправить посольство в сенат для решения всех поставленных здесь вопросов. Фламинин радостно принял предложение Филиппа, поскольку он хотел, чтобы сенат одобрил расширение его полномочий, а наступающая пора весьма удобна для того, чтобы ознакомиться с настроением сенаторов. Можно предположить, что идею о перенесении дела в сенат стороны согласовали в тихой беседе, которая прошла на темном берегу прошлой ночью.
Сенат обсудил мирные предложения Филиппа, отклонил их и предоставил консулу желаемые полномочия. Несмотря на незаурядный ум царя, его дипломатия потерпела неудачу, и военные действия возобновились. К весне 197 года Фламинин завоевал почти всю Грецию, за исключением ее «оков». Более 23 000 македонцев двинулись на юг в Фессалию, где они встретились с римской армией почти той же численности. Рельеф не подходил для сражения. Филипп и Фламинин повели своих воинов вдоль обеих сторон от небольшой гряды под названием Киноскефалы (по-гречески «собачьи головы»). Противоборствующие армии встретились случайно. Сражение началось на неровной местности, которая больше подходила для гибкого легиона, чем для жестко построенной фаланги. Римским войскам удалось зайти врагу во фланг и атаковать его с тыла. Победа осталась за римлянами.
С самого правления Александра Великого и его знаменитого отца, Филиппа, в IV веке македонская фаланга считалась непобедимой. И вот, к удивлению греческого мира, ее разгромили на поле боя. Победа оказалась в руках каких-то неизвестных захватчиков с запада.
Честолюбивый и властный Этолийский союз, воины которого сражались вместе с римлянами, хотел полностью уничтожить государство Филиппа, однако Фламинин считал иначе. Ему оказалось достаточно того, что македонский царь был унижен и отброшен за свои границы. Полное устранение Филиппа создало бы политический вакуум, нарушающий равновесие сил в Восточном Средиземноморье. Этим воспользовались бы кельты, которые двинулись бы в Грецию с севера. Фламинин оставил на троне усмиренного Филиппа, лишил его внешних владений, включавших «оковы Эллады», и связал союзом с Римом. Будучи реалистом, царь смирился со своим новым униженным положением.
Сенатский указ, установивший условия мира, был больше, чем просто соглашение с царем Македонии. Этот указ можно считать манифестом, в котором провозгласили свободу для всех греков (то есть, на Балканах и в Малой Азии). Рим присвоил себе право определять систему управления распавшейся империи Александра. Таким образом, римляне решали не только судьбу своего побежденного врага Филиппа, но и предупреждали Антиоха, как ему действовать, чтобы они никогда не встретились у него на пути.
Но что же на самом деле означала эта свобода? Как только Филипп убрал свои гарнизоны из «оков Греции», сенат сразу же разместил там римские войска. Циники задались вопросом, не произошла ли просто смена одного деспота на другого. Рим не собирался устанавливать военную оккупацию и прямое правление, которые принесли бы много проблем и всего одно очевидное преимущество — защиту от возможной угрозы с востока от Антиоха. Отсутствие сдерживающих крепостей с римскими войсками могло сподвигнуть его к вторжению в Грецию. Кроме того, в Греции существовало множество трудноразрешимых спорных вопросов, уладить которые мог только Рим. Необходимо было усмирить агрессивного царя Спарты. Этолийцы выразили недовольство тем, что сенат недостаточно вознаградил их за помощь Риму во время войны. Они хотели расширить свои владения, даже при том, что это явно бы противоречило предоставлению независимости греческим городам-государствам. Они распускают слухи о том, что план по освобождению Греции на самом деле обман, и утверждают, что «Фламинин развязал Греции ноги только для того, чтобы надеть ярмо на ее шею».
