Напротив горящего здания владелец дома разбудил близкого соратника Гитлера Путци Ханфштенгля, который временно жил в официальной резиденции Геринга, и указал ему на пожар. Ханфштенгль немедленно позвонил Геббельсу, который сначала решил, что известный своим легкомыслием светский лев так шутит. Но Путци утверждал, что он говорит серьезно. Геббельс проверил это и убедился в его правоте. Немедленно он оповестил Гитлера
[788]. На месте пожара встретились нацистские лидеры: Гитлер, Геббельс и Геринг. Рудольф Дильс (не бывший нацистом), глава политической полиции Пруссии и один из первых больших чиновников, кто прибыл к рейхстагу, увидел, что его офицеры уже допрашивают ван дер Люббе:
Раздетый до пояса, вспотевший и измазанный в грязи, он сидел перед ними и тяжело дышал. Он хватал ртом воздух, как будто только что завершил сложнейшее дело. Горящие глаза на бледном, изможденном лице светились диким выражением триумфа. Я садился напротив него несколько раз в ту ночь в полицейском участке и слушал его сбивчивые истории. Я прочитал коммунистические листовки, которые он носил с собой в кармане штанов. Они открыто и повсеместно распространялись в те дни…
Искренние признания Маринуса ван дер Люббе не позволили мне усомниться в том, что этому маленькому поджигателю, прекрасно знавшему свое дело, не нужны были помощники. Разве не может одна-единственная спичка разжечь холодное, легковоспламеняющееся убранство палаты заседаний, старую обитую мебель и тяжелые шторы и пересохшие деревянные узорные панели? А у этого специалиста был с собой целый рюкзак со средствами для поджога
[789].
Последующее расследование добыло массу документальных свидетельств, подтверждавших его историю о том, что он действовал в одиночку
[790].
Вызванный для доклада к группе лидеров нацистов, собравшихся на балконе над палатой, Дильс стал свидетелем ужасного приступа истерики. Вспоминая эти драматические события после войны, он продолжал:
Гитлер схватился за каменный парапет балкона обеими руками и молча смотрел на красное море огня. Перед ним катились первые волны пламени. Когда я вошел, ко мне подскочил Геринг. В его голосе звучал весь зловещий накал того драматического часа: «Это начало коммунистического восстания! Теперь они выступят! Нельзя терять ни минуты!»
Геринг не смог продолжить. К собравшейся компании повернулся Гитлер. Теперь я видел, что его лицо раскраснелось от возбуждения и жара, который поднимался под купол. Он закричал, как будто был готов взорваться, не сдерживаясь, каким я его никогда раньше не видел: «Теперь не будет никакой пощады, любой, кто станет на нашем пути, будет уничтожен. Немецкий народ не будет знать снисхождения. Любой коммунистический деятель будет застрелен там, где его найдут. Депутаты от коммунистов должны быть повешены сегодня же ночью. Всех союзников коммунистов надо арестовать. Никакой пощады не будет и для социал-демократов и Рейхсбаннера!»
Я сообщил о результатах первого допроса Маринуса ван дер Люббе, что, по моему мнению, он был ненормальным. Однако Гитлеру это сообщать не следовало: он высмеял мою детскую доверчивость: «Это действительно остроумная, давно продуманная акция. Эти преступники разработали неплохой план, но они просчитались, правда, товарищи! Эти недочеловеки даже не подозревают, насколько народ поддерживает нас. В своих мышиных норах, из которых они теперь захотели вылезти, они не слышат, как торжествуют массы», и это продолжалось в том же духе.
Я попросил Геринга пройти, но он не позволил мне говорить. Все чрезвычайные полномочия для полиции, безжалостное применение оружия и любых других средств в соответствии с военным положением
[791].
Дильс сказал одному подчиненному, что это был «сумасшедший дом». Однако, несмотря на это, время для действий против коммунистов пришло
[792].
Через несколько часов после пожара рейхстага полицейские отряды начали извлекать списки коммунистов, подготовленные за несколько месяцев и даже лет до этого на сличай запрета партии, и ринулись на машинах и фургонах по домам, чтобы арестовать тех в их постелях. У коммунистов было сто депутатов в рейхстаге и тысячи представителей в других законодательных органах, чиновников, служащих, организаторов и активистов. Многие списки были неактуальны, и из-за спешного и незапланированного характера действий в руки полиции попало большое число людей, которые бы в противном случае сбежали, и точно так же многие избежали ареста, потому что их просто не смогли найти. Разом было арестовано четыре тысячи человек. Дильс и полиция проигнорировали указание Геринга о том, что их следовало расстрелять
[793]. Пока осуществлялась эта массированная операция, появился советник Геринга Людвиг Грауэрт. Грауэрт раньше занимал пост главы ассоциации сталелитейных предприятий на северо-западе Германии и только что был назначен начальником департамента полиции прусского министерства внутренних дел. Будучи националистом по политическим убеждениям, теперь он предложил издать чрезвычайный декрет, чтобы обеспечить легальное прикрытие для арестов и справиться с любыми дальнейшими проявлениями насилия со стороны коммунистов. Такой закон уже был представлен правительству 27 февраля, до пожара, крайне консервативным министром юстиции Францем Гюртнером, который, как и другие консерваторы в кабинете, с энтузиазмом поддерживал драконовские меры по подавлению беспорядков, которые те относили исключительно на счет коммунистов и социал-демократов. Предложенные Гюртнером меры включали серьезные ограничения гражданских свобод с целью помешать коммунистам начать всеобщую забастовку. Публикация призывов к этому должна была считаться государственной изменой и караться смертной казнью
[794]. Однако это предложение в новых условиях было изменено.
