Внешняя обстановка, по-видимому, благоприятствовала тому, чтобы стать «видным провокатором». Петров был арестован, как нелегальный, под фамилией Филатова. Его поведение с жандармами, его израненные ноги, его упорное скрывание своего настоящего имени, всё это заставляло их думать, что они имеют дело с бывалым человеком. Производятся разные попытки установить его имя. Сначала ему заявляют, что его открыли: он — Лещатников. Петров не возражает, но и не подтверждает. Жандармы не успокаиваются. Через некоторое время по некоторым данным и фотографии они решают, что он — бывший офицер Севастопольского гарнизона Андрей Ясненко, судившийся в Севастополе и сосланный в каторгу, но бежавший и скрывшийся бесследно из Александровской каторжной тюрьмы. Это открытие жандармов совпало со временем, когда Петров окончательно решил выполнить свой план.
В середине марта 1909 г. он делает начальнику Саратовского жанд[армского] управления, полковнику Семигановскому
[72], и начальнику Саратовского охранного отделения, ротмистру Мартынову
[73] заявление о своём желании перейти на службу в полицию. Обе стороны ставят условия. Петров требует, чтобы за это освободили всех арестованных одновременно с ним — Минора
[74], Бартольда
[75] и др. Мотивирует он это тем, что, во-первых, они близкие его друзья, и он не сможет отделаться от неприятного чувства, если они будут в тюрьме, а во-вторых, — если они будут на воле, то у него сразу образуется в революционных кругах группа вполне верящих ему и близких товарищей, через которых ему легче будет узнавать всё, что он сам почему-либо узнать не мог бы. Жандармы после споров и пререканий соглашаются выпустить под залог или поручительство всех, за исключением Минора, но со своей стороны требуют, чтобы он письменно заявил о своём желании вступить на службу и в качестве доказательства своей искренности выдал им наиболее важные дела, известные ему в данный момент. В награду ему предлагают свободу и триста рублей в месяц жалованья. После долгих разговоров торг наконец заключается, и 21 марта Петров выдаёт полковнику Семигановскому бумагу, где, признавая себя Андреем Ясненко, для большего поднятия своего значения «сознаётся», что «сфера его деятельности боевая», что «Савинков
[76] ему предлагал работать совместно в Северном боевом отряде», но он отказался, предпочитая самостоятельно организовать боевые дружины в Поволжье. Затем он делает ряд фиктивных выдач о планах покушений и т. п. и мерах их предупреждения и в заключение заявляет о своём желании поступить на службу.
Семигановский и Мартынов торжествовали и не скрывали своего торжества. В минуту дружественной откровенности Мартынов признаётся, что без хорошего провокатора невозможно сделать карьеры, что только там, где есть «солидные сотрудники», и выдвигаются жандармы. Больше того — даже степень власти того или другого начальника местного жандармского или охранного отделения измеряется «солидностью» имеющихся сотрудников. И те начальники жандармских управлений, у которых в данный момент такого козыря в руках нет, не теряя официально своей самостоятельности, по существу, как в былое время захудалые удельные князья, попадают во власть своего более счастливого соседа, который начинает княжить и володеть на его территории. Словом, «солидный сотрудник» — это успех, это повышение, награды, бесконтрольные суммы, власть. Семигановский спешит к губернатору Татищеву порадовать его своею новостью. И все сообща, в виду особливой важности сотрудника, решают при посредстве его выслужиться перед высшим начальством. Забрав бумагу Петрова, полковник Семигановский едет в Петербург в Департамент Полиции, а, главное, к «самому» Герасимову, «нашему начальнику», «сильнейшему человеку», ударить челом своим новым приобретением. Через несколько дней он возвращается с известием, что Петрова «требуют» в Петербург.
В Петербурге Петрова всё время держат в Охранном Отделении, в какой-то роскошно обставленной комнате. Он — «почётный» заключенный. Он попадает в руки к «самому» Герасимову и его подручному Доброскокову
[77]. Начинаются снова переговоры об «условиях», а наряду с этим идёт неустанное наблюдение и изучение нового будущего сотрудника. Условия Петрова об освобождении его товарищей, а в особенности Минора, признаются неприемлемыми. Вместе с этим в Герасимове всё время живёт какое-то подозрение. Он всматривается и изучает Петрова, пытается прочесть у него на лице истинные помыслы и цели. Однажды во время какого-то «дружественного разговора» Герасимов вдруг быстро поднимается, берёт Петрова за руку и подводит к зеркалу. «Смотрите», говорит он, и поясняет: «Вы мне нравитесь; очень. Но вы смотрите, глаза, глаза: они лгут!». Начинает подниматься подозрение и относительно его личности: точно ли он офицер Ясненко, а не другой. И если нет, то почему скрывает, не говорит правды. Подозрения растут. Охранники становятся всё настойчивее и осторожнее. И, наконец, разражается скандал. В комнату к Петрову явился Доброскоков и стал особенно настойчиво спрашивать его, кто он такой. Затем, не получая ответа, стал издеваться над ним, издеваться цинически над его товарищами. Петров, не выдержав роли, взятой на себя, выгнал Доброскокова вон. И через полчаса был уже закован пришедшими жандармами в кандалы, и ему заявили, что в тот же день его отправляют в Севастополь для опознания.
