Кронпринц назначил для приема ночь с 14 на 15 августа. Подходящая для церемонии комната в гостинице была превращена в ложу. В полночь явился Фридрих в сопровождении графа фон Вартенслебена;
он и его спутник, согласно установленному церемониалу, были приняты в члены. «К 4–м часам утра все было уже кончено».
Принадлежность свою к франкмасонству нужно было тщательно скрывать от подозрительного отца, которого очень тревожила переписка сына с Вольтером и другими французскими вольнодумцами. Но Фридрих скоро нашел возможность активно принять участие в деятельности франкмасонов. Уже в следующем году он призвал Оберга и Бильфельда в Гейнсберг, в свой уединенный замок, где создался особый мир глубоких дум и настроений. При содействии этих сведущих братьев состоялся целый ряд масонских собраний и были приняты новые члены.
Спустя лишь несколько дней после своего вступления на престол — 30 июня 1740 г. юный король публично заявил о своей принадлежности к франкмасонству. Между 13 и 20 июня в Шарлоттенбургском дворце состоялось несколько торжественных заседаний ложи, на которых был постановлен прием в члены брата короля, принца Августа — Вильгельма, маркграфа Карла фон Шведта и герцога Фридриха — Вильгельма фон Гольштейн — Бека. Кроме того, в течение этого года состоялись в Шарлоттенбурге, Берлине и Гейнсберге собрания лож под председательством короля. Королевская ложа не носила особого имени. Она называлась обыкновенно Loge du roi, Loge premiere (Ложа короля, Первая ложа) или Noble Loge (Дворянская ложа).
Во время первой силезской войны Придворная ложа потеряла нескольких членов. Вследствие этого в 1743 г. она закрылась, тем более что король уже не мог принимать в ней активного участия.
Официально король не вышел из франкмасонского союза. При массе тяготевших на нем забот и трудов по управлению государством он совсем не находил или находил лишь очень мало времени для участия в Деятельности франкмасонов. Возможно также, что глубокий философский ум не обнаружил в обществе франкмасонов того, к чему он страстно стремился: более тонкого понимания, большей глубины познания, окончательного разрешения Великой загадки бытия. В этом отношении он разделил судьбу Лессинга. Часто повторяющийся, нередко уснащаемый романтическими прикрасами рассказ о том, будто король упразднил Придворную ложу вследствие измены инженера — генерала Ф. Вальрав, — не более как вымысел. Вальрав никогда не был франкмасоном.
Несмотря на все мнимые разочарования и свой горький опыт, Фридрих до конца своей славной жизни сохранил глубочайший интерес к союзу. Об этом ясно свидетельствует не только большое число новых лож, открытых в его правление, но и Protectorium, данный им
16 июля 1774 г. Великой национальной ложе, а также многочисленные рескрипты и указы. Высочайший рескрипт, предшествовавший Protectorium, гласит: «Его Величество всегда будет считать для себя особым удовольствием содействовать своим могущественным покровительством осуществлению стремлений всех истинных франкмасонов; их задача — воспитать из людей лучших членов общества, сделать их более добродетельными и более милосердными». В 1777 г. король охотно согласился на просьбу гроссмейстера Национальной ложи, принца Фридриха — Августа Брауншвейгского о разрешении выставить в ложах портрет короля и послать ему имевшийся у него фотографический снимок со следующей милостивой надписью: «Я могу лишь сочувствовать одушевляющему всех наших сочленов желанию воспитывать хороших патриотов и верных подданных…» Вместе с тем он спрашивает, подтрунивая над самим собою, не будет ли этот портрет скорее напоминать пугало для птиц в саду, «чем побуждать собрание мудрых к благородному соревнованию».
Такое же дружеское настроение отражается в двух письмах к Loge Royal York de I’amitie (Королевская Йоркская ложа дружбы). В письме от 14 февраля 1777 г. мы читаем: «Общество, которое стремится насадить в моих государствах все добродетели и взрастить их плоды, всегда может рассчитывать на мое содействие. Это славный долг каждого доброго властителя, и я никогда не устану выполнять его».
Таким же образом высказался он и в письме из Потсдама, помеченном 7 февраля 1778 г. Но в архиве ложи имеется также крайне немилостивый его указ членам Royal York от 13 ноября 1783 г. Ложа просила разрешения и поддержки короля в устройстве концерта с благотворительной целью. Фридрих с гневом ответил, что из этой просьбы он с неудовольствием усматривает, что ложа Royal York удаляется от основных принципов истинного франкмасонства и, вместо того чтобы стремиться к почтенной конечной цели этого братства, занимается устройством дорогостоящего концерта, который вряд ли много прибавит к средствам, предназначенным для благотворительных целей. В самом деле, этот прежде столь почтенный орден вздумал, по — видимому, играть в игрушки, и он, король, не чувствует никакой склонности давать свое согласие и вообще оказывать особое покровительство пустой затее.
Наряду с такими заявлениями не имеют никакого значения другие слова короля, на основании которых склонны были заключать о его глубоком отвращении и даже презрении к этому союзу.
Наиболее известна не имеющая, однако, исторической достоверности пренебрежительная фраза короля: «La magonerie est ип grand rien» (Масонство — это великое ничто).
Но даже допуская достоверность этой фразы, нужно было бы еще решить, не является ли она в значительной степени продуктом минутного дурного настроения и случайных обстоятельств. Для остроумного короля шутка была обычным делом. Однажды он попросил астронома Мопертюи популярно разъяснить ему дифференциальное исчисление, последний ответил: «Ваше Величество, это невозможно. Высшая математика подобна франкмасонской тайне. Рассказать о ней нельзя: нужно быть посвященным, чтобы вполне понять ее». Король будто бы ответил на это с улыбкой: «Так лучше мне не знать высшей математики; я вижу на себе, что посвящение не всякому помогает». Следовательно, в лучшем случае он признал, что не понял тайны франкмасонства. 18 мая 1782 г. он писал д’Аламберу: «Сообщаю вам, что франкмасоны учреждают в своих ложах религиозную секту, которая — а этим сказано многое — еще более безвкусна, чем все прочие уже известные секты». А незадолго до своей смерти (2 июля 1786 г.) он сказал своему врачу Цимерхману: «Алхимия и хиромантия берут свое начало из франкмасонства; я презираю все эти глупости». Замечательно также и то, что в беседах своих с Henri de Caff, перед которым он открывал свою душу, он никогда не упоминал о франкмасонстве. То, что легенда охотно и быстро завладела такой личностью, как личность великого короля, нисколько не удивительно. Поэтому и его франкмасонская деятельность разукрашена всевозможными вымыслами. К числу их относится, между прочим, рассказ о том, как Фридрих Великий в Аахене принял участие в одном франкмасоне, подвергшемся преследованию иезуитов, и написал в защиту анонимное письмо.
Из ближайших родственников Фридриха к союзу принадлежали, кроме принца Августа — Вильгельма и маркграфа Карла, принц Август — Фердинанд маркграф Генрих фон Шведт (ум. 1788). Престолонаследники великого короля также не только всегда оказывали франкмасонам свое высочайшее покровительство, но многие из них считались даже последователями франкмасонства. Король Фридрих — Вильгельм II с 1 октября 1772 г. до своего вступления на престол считался почетным членом берлинской ложи Zu den drei Schlüsseln.
