В конце 1779 г. маркиз фон Констанцо (Диомед) был отправлен во Франкфурт — на — Майне, чтобы вести пропаганду в пользу учения иллюминатов на северонемецкой, протестантской почве, с таким огромным успехом обработанной франкмасонами. Во Франкфурте Констанцо познакомился с молодым фрейгером фон Книгге — событие, оказавшееся чрезвычайно важным для дальнейшего развития ордена.
Со свойственным ему легко воспламеняющимся энтузиазмом Книгге, который тогда серьезно был занят учреждением реформированного масонства, увлекся сообщенными ему новыми идеями. Ему казалось, что в ордене, который он считал давно основанным, он нашел идеал, о котором мечтал — «союз благороднейших, священный легион непоколебимых борцов за мудрость и добродетель». Красноречивые письма Вейсгаупта еще более воодушевили его.
Книгге не удовлетворился вербовкой юношества; он стал охотиться главным образом за знатнейшими, ученейшими и благороднейшими людьми. При его деловитости ему вскоре удалось склонить к ордену большое число лиц и пробудить в них самые горячие упования. В пламенном воодушевлении они стремились, в свою очередь, склонить к Ордену иллюминатов своих лучших друзей.
Быстрое и широкое распространение его граничит с чудесным. И все же это бесспорный исторический факт: страстная жажда гуманизма, необузданное, хотя и неясное, стремление к свободе и космополитизму наполняли сердца людей той эпохи, а большинство членов, по — видимому, соблазнялось реализмом этого учения. Было до очевидности ясно, что это учение «влияло самым благотворным образом на нравственное облагорожение человеческой природы, очищение народной веры, создавало новое евангелие только что завоеванной гуманитарной идеи». Не только на католическом юге, но и на протестантском севере, в Дании, Швеции и России орден нашел горячих последователей. Среди 2000 членов союза встречаются люди из всех слоев общества, даже министры, епископы и князья.
Среди них поражают имена герцога Эрнеста II Готского, герцога Карла — Августа Веймарского, герцога Фердинанда Брауншвейгского, князя фон Нейвида, коадъютера Дильберга, графа Папленгейма и Сейнсгейма геттингенских профессоров: Коппе, Федера и Мертенса, Гете, Гердера Николаи, Якоби, Песталоцци, Иоганна — Георга Шлоссера и других. Боде, известный писатель и переводчик, также принадлежал к Ордену иллюминатов. Один из самых влиятельных вожаков масонства Боде под именем Амелиуса сделался также одним из главных поборников иллюминатства.
Но вскоре обнаружилась оборотная сторона прекрасной картины. С полным правом Книгге требовал в целях дальнейшей успешной деятельности, чтобы ему открыли наконец всю систему. Вследствие его настояний Вейсгаупт наконец признался, «что орден существует, собственно, только в его голове, что в некоторых католических провинциях открыт лишь низший класс, он же собрал для высших разрядов во множестве превосходные материалы; ему он покажет все свои бумаги как единственному дельному работнику, на основании этих материалов Книгге должен все переработать и изменить по своему усмотрению». Для более детальных переговоров он пригласил Книгге к себе. «Братья, которые его с нетерпением ожидают, готовы возместить ему издержки путешествия».
Как ни поразительны были эти открытия, Книгге они был весьма на руку. По его мнению, ордену можно было придать теперь облик, отвечающий требованиям протестантских членов. Настал благоприятный момент, чтобы поставить все франкмасонство под «наше начало».
В ноябре 1781 г. Книгге собрался в Мюнхен. Во время своего путешествия он познакомился со многими иллюминатами, принявшими дорогого гостя с большим уважением и почетом. Между тем их деятельность на пользу ордена оставляла желать лучшего. Большинство, не знающее ни жизни, ни людей, держалось самых удивительных взглядов относительно задач просвещения. Ареопагиты горячо осуждали также Вейсгаупта. Они обвиняли его в деспотизме и пристрастии к иезуитам. Было ясно, что мастер и подмастерья не понимали друг друга. Посредственным натурам гений всегда неудобен, и слабым талантам кажется тиранией то, что есть, в сущности, лишь проявление сильной воли и своенравной натуры. Книгге, очевидно, понимал положение вещей совершенно правильно. По крайней мере, он не находил тогда достаточно слов, чтобы восхвалять бескорыстное рвение Вейсгаупта, его ученость, ум и его безупречную нравственность. И ловкому посреднику удалось примирить враждующих и восстановить необходимое единодушие в ордене.
Но главное было то, что Книгге сговорился с ареопагитами относительно дальнейшего хода дел. 1 декабря 1781 г. он заключил с ними формальный договор. Согласно этому договору, он должен был, воспользовавшись материалами Вейсгаупта, разработать всю систем)' иллюминатов, вплоть до высших разрядов, связать ее с франкмасонством и, наконец, довести дело до того, чтобы иллюминаты получили перевес в их ложах. Он получил полномочие назначить столько высших должностных лиц, сколько ему покажется необходимым. Ареопаг дал обещание соблюдать осторожность во всех своих отношениях к государству и религии. Наконец, чтобы избежать властолюбивых стремлений, было составлено нечто вроде республиканской конституции. Она состояла в том, что самые способные и выдающиеся минервалы, «возведенные в сан регентов и разделявшиеся на местных начальников, провинциальных инспекторов и национальных глав, должны были держать в своих руках все управление, а прежние ареопагиты составили высшую коллегию», председателем которой был избран Спартак (Вейсгаупт).
Творческому воображению Книгге предстояла увлекательная работа. И он справился с ней, создав глубокомысленную систему в фантастически — теософской форме. Возвратившись во Франкфурт, он немедленно принялся за работу. Сохранив созданную Вейсгауптом начальную школу, объединившую в себе классы учеников, минервалов и малых иллюминатов, он выработал ритуал для средних разрядов и малых мистерий. Большие мистерии с разрядами магов и королевским не были осуществлены.
Вся система в целом сохранила иезуитский характер и узаконила деспотическую опеку и надзор за остальными членами. Для эпохи просвещенного деспотизма такая опека была менее оскорбительна, чем для нас. Она была даже необходима для распространения просвещения. А от надзора люди с положением были заранее ограждены. Для новичков и минервалов, побуждаемых к прилежным занятиям, сущность ордена оставалась сокровенной тайной. Если питомник находился в хороших руках, то, как уверяет Боде, «прилежание учеников увеличивалось, любознательность пробуждалась и поощрялась, и сердце открывалось для всего доброго и благородного».
В то время как Книгге трудился над разработкой системы ордена, Вейсгаупт неустанно хлопотал о распространении ордена. Повсюду, на севере и юге, на востоке и западе иллюминатство находило множество последователей. Генерал Спартак был на высоте своей славы. Но его гордое сердце лишь краткое время радовалось этому великому успеху. Едва возведенные стены воздушного здания ордена стали подозрительно колебаться. Слишком сильно сотрясала их страстность обоих строителей, в то время как на дальнем горизонте угрожающе сгущались мрачные тучи приближающейся грозы.
Причина раздора между обоими вожаками заключалась в коренном различии во взглядах на религию и церковь, на управление орденом и форму различных обрядов. Книгге увлекался фантастическими обычаями так называемых высших степеней системы строгого послушания. Поэтому он страстно желал перевести их в новый союз и, если возможно, облечь в еще более фантастические формы. Вейсгаупт же, этот трезвый мыслитель, подобно большинству немецких ученых, несвободный от своенравия и упорства, быть может, даже томимый завистью, не мог отрешиться от пристрастия к мишурному блеску и признать неоспоримые заслуги своего сотрудника. Никогда еще честный труд не встречал более недостойной оценки. Книгге чувствовал себя глубоко оскорбленным непростительным отношением к нему Вейсгаупта. Возникли серьезные недоразумения. Но полный разрыв был вызван другой причиной.
