Святым таинствам церкви гностики придавали весьма мало значения. Они, правда, не касались церковной веры, признавая ее необходимой для народа, но свои мистерии считали гораздо более важными.
Эти основные воззрения гностиков встречаются во многих учениях, как, например, у орфиков, элкасаитов, манихеев и других. Наиболее ясные и наиболее глубокие учения принадлежат Василиду и Валентину Александрийскому.
Как ни широко распространился гностицизм к середине второго века, но учение страдало такой внутренней невыдержанностью и экзальтированностью, было так разнузданно изменчиво и капризно неустойчиво, что неизбежно должно было отступить перед решительным отпором церкви, и уже к началу третьего века мистерии гностиков можно было считать окончательно искорененными.
ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА И ОРДЕНА СРЕДНИХ ВЕКОВ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ИСЛАМ
РОДИНА ИСЛАМА
К югу от Палестины, ограниченной с запада Красным морем, с востока — Евфратом и Персидским заливом, далеко протянулся в Индийский океан большой Аравийский полуостров. Внутренность страны занята обширным плоскогорьем с безграничными песчаными пустынями, а морской берег опоясывают крутые, обнаженные горы, состоящие из красного песчаника и порфира, испещренные дикими ущельями.
Пустынная внутренняя страна, где постоянные вихри вздымают песчаные смерчи, со страшной силой уничтожающие все на своем пути, не имеет ни рек, ни плодородных долин, ни покрытых лесом возвышенностей. «Ручьи, низвергающиеся с гор, поглощаются жаждущей землей, редкие засохшие деревца тамаринда и акации, растущие на скалах, питаются лишь ночною росой». Небольшие запасы воды собираются в цистернах. Лишь после зимнего дождя песчаная пустыня ежегодно покрывается ковром из трав и цветов, который, впрочем, вскоре снова исчезает, сожженный палящим зноем тропического солнца.
Лучшее достояние и часто единственное богатство обитателей этой пустыни составляют их неизменные спутники — верблюд и благородный арабский конь, превосходящий быстротой, выносливостью и умом все другие породы лошадей
Древние географы делили Аравию на каменистую, песчаную и счастливую Аравию — деление, которое до некоторой степени оправдывается устройством страны, но, в общем, довольно произвольное.
На севере каменистую Аравию составлял изрезанный голыми гранитными скалами Синайский полуостров. Песчаной называлась внутренняя пустынная страна, а юго — западная береговая полоса, нынешний Йемен, вследствие плодородия ее долин и горных склонов, носил название счастливой Аравии.
Здесь, благодаря тропическому климату, умеренному свежими горными и морскими ветрами, вызревали сахарный тростник, вечнозеленое и вечноцветущее кофейное дерево, гранатовое дерево, фиги и фиговая пальма. Великолепные леса покрывали склоны гор и пленяли взор, а драгоценный ладан наполнял воздух чудесным ароматом.
Как бы ни были преувеличены основанные на непроверенных древнейших преданиях сообщения древних географов Страбона и Диора о плодородии и богатстве счастливой Аравии, они все же свидетельствуют о том, что обитатели этой страны уже в самую древнюю пору вели оживленную морскую и караванную торговлю, что они жили в многолюдных городах, блиставших богато разукрашенными храмами и чудными дворцами, что своей утонченной культурой они далеко опередили своих соплеменников, бродивших по пустыне в поисках пастбищ, хотя вместе с преимуществами этой культуры они восприняли и все бесчисленные недостатки и пороки ее.
Защищенные от натиска бурных волн мировой истории своим географическим положением, находясь вдали от военного пути великих мировых завоевателей, сила которых разбивалась о неприступные твердыни их страны, гордые сыны пустыни, бедуины, или сарацины (так называлось первоначально одно племя, обитавшее в северной части Аравии, вблизи сирийской границы: впоследствии же это название распространилось от сирийцев на всех арабов), легче могли уберечься, чем все другие семитские народы, от слияния с туземцами и от смешения с ними. Благодаря этому, им удалось сохранить свой национальный характер и простоту прародительских нравов и обычаев и свободно развивать свои природные способности и особенности.
Их душевные силы не были гармонически уравновешены, необузданные страсти господствовали над их разумом, непреклонная воля руководила их желаниями и поступками.
Надменная уверенность в своей исключительной правоте, в связи с легко возгорающимся честолюбием и дикой мстительностью заглушали в них все человечные побуждения и не давали добрым чувствам проникнуть в их душу. Беззаветные отвага и предприимчивость, быстрая сообразительность, необычайная память и тело, закаленное в борьбе с бесчисленными опасностями бродячей и воинственной жизни в пустыне, — вот те преимущества, которые выделяли арабов из среды других семитских народов; им они обязаны своими успехами на поле брани и в области духа, когда впоследствии новая религия объединила разрозненные племена и, воодушевив их в общей верой, направила прежде разъединенные силы к одной общей цели.
Арабы никогда не составляли единого государства. Общественный быт диких сынов дикой природы напоминает нам дни библейских патриархов.
Племена составлялись из разросшихся родов, во главе которых стояли отцы или старшие сыновья. Глава древнейшего рода был в то же время родоначальником всего племени. Все спорные вопросы он обсуждал и решал сообща с советом, состоявшим из вождей остальных народов.
О государственной власти, которая обладала бы принудительными средствами против неповиновения и упорства, у непокорных сынов пустыни не было и речи. «Но тесное единение в семье, глубокое чувство чести и стыда; основанное лишь на уважении, а не на законной власти влияние отдельных лиц, выделявшихся своей храбростью, богатством, многочисленным семейством, умом или опытом, в большинстве случаев вполне возмещали этот недостаток».
Но каких бы жестокостей ни совершал араб под влиянием страстей, священных заветов чести и установленных обычаев он никогда не забывал, никогда не нарушал данного слова, никогда не отступал от правил гостеприимства. Картины идиллической жизни, которые так нравятся в истории израильских патриархов или в поэмах Гомера, снова и снова повторяются в жизни арабского народа и составляют главное содержание поэзии.
Правда, арабская литература не дала ни высокого эпоса, подобного индийскому, греческому, германскому, ни высокой драматической поэзии, но тем богаче поток ее лирики, являвшейся в древности естественным выражением всякого возвышенного настроения.
Древнеарабские поэты, эти герои и искатели приключений, нередко также пророки и судьи, и всегда любимцы всего племени, изображали во вдохновенных песнях полные опасностей скитания по пустыне и высокую доблесть своего народа, его непреоборимую смелость и отвагу и его широкое гостеприимство, — а также «вечные распри между племенами, ненарушимый закон кровной мести и, наконец, любовь, то страстно отдающуюся чувственным наслаждениям, то звучащую глубокой сердечной нежностью, — любовь, которая была возможна лишь в те времена, когда женщину еще не изгнали из общественной жизни и не заключили в уединение гарема, когда она еще не превратилась в безвольную рабыню, подчиняющуюся всем прихотям своего неограниченного властелина».
