Императорским манифестом (1609) Чешским Братьям были предоставлены чрезвычайные привилегии, после чего и «общества» достигли небывалого расцвета. Пользуясь всевозможными льготами и покровительством друзей и приверженцев, располагавших большими денежными средствами, они стали проявлять необычайно живую деятельность. Но расцвет этот длился недолго. Роковая битва у Белой Горы (1620) низвергла их в прах. Католическая реакция принудительным путем преобразовала «общества» в «церковные братства». Во главе их, на место сеньоров, встало римское духовенство. Но «преследование, которому подверглись Общины Братьев, только разносило во все стороны искры загашаемого огня, и свет, зажженный Братьями, разгорался сильнее, чем это было возможно в Чехии». Величайшая заслуга распространения принципов своего общества среди народов Западной Европы принадлежит Яну Амосу Коменскому (1595–1670), последнему епископу Чешских Братьев, общепризнанному основателю новейшей педагогики, но не получившему еще должного признания в качестве апостола всеобщего мира.
Достоверно известно, что и замкнутая корпорация мейстерзингеров в жизни именовала себя Обществом (Sozietät), а в близких кругах — Братством, в качестве союза людей, связанных общностью религиозного миросозерцания и главной своей задачей поставивших не определенную профессиональную деятельность, а «служение высшим человеческим интересам. Они стояли на твердой почве самостоятельных религиозных убеждений». Соображения разумной предосторожности вызвали у них строгие предписания, запрещавшие изложение своего устава, основных принципов и обычаев. Безусловное сохранение тайны составляло одно из самых священных обязательств, которое принимал на себя каждый из «братьев». Кое — какие сведения о порядках и обычаях «школы» были сообщены лишь в середине XVII в. основателем Ордена цветов из Пегница (Pegniz), Филиппом Гарсдорфером (ум. 1658). По этим сведениям, у них существовали «степени и разряды» — «ученика», «певца» и «фрай», или «мейстерзингера». Сопровождавшееся принесением торжественной присяги принятие новичка в «цех» и возведение его в различные степени производилось в торжественной, обставленной церемониями форме, с ношением «эмблем» и «регалий» (Gehänge und-Kleinode). Помимо этих трех степеней, у них существовала еще группа «отметчиков» (Merker). Их было двенадцать. Они являлись «хранителями тайны, учения и нравов». Это была тайная коллегия, деятельность которой хранилась в строжайшем секрете. В XVII в. вместе с падением гражданской свободы и упадком благосостояния городского населения, потеряли свое духовное значение и певческие школы. По мнению Келлера, «школы» мейстерзингеров имели некоторые точки соприкосновения (например, в их преданиях) с более древним обществом рыцарских миннезингеров, последние представители которого окончательно исчезли в строительных братствах.
НЕМЕЦКАЯ ПАЛЬМА (DER TEUTSCHE PALMBAUM)
В то самое время, когда чешские литературные общества стали исчезать с лица земли, в немецких государствах впервые появляются «поэты» и их «общества словесности», которые — не подлежит сомнению — находились во внутреннем и внешнем родстве с учением и организацией Чешских Братьев.
На первом месте среди немецких обществ словесности стоит «Академия (Sozietät) Пальмы», как по своим учреждениям и остальным принципам, так и по числу и общественному положению своих членов.
И в Италии было множество религиозных обществ такого же или приблизительно такого же происхождения, как и немецкие, и чешские Союзы Братьев, которые официально выступили под видом литературных кружков. Но в противоположность первым, итальянские общества искали опоры не в ремесленных цехах и гильдиях городов, а в ученых и художественных сферах, и это обеспечивало им содействие и участие лучших кругов итальянского общества.
Их тоже нужно причислить к тайным обществам, поскольку они скрывали от посторонних всю свою символику, имена членов, свою организацию, цели и задачи, придавая им официально невинный и национальный характер.
Множество немецких ученых, приезжавших в Италию с научными целями, издавна находили доступ в эти академии. В их впечатлительных душах зарождалось желание ввести и на своей родине учреждения и принципы итальянских обществ, значение которых они сами уже познали, привить и своим единомышленникам — друзьям те же разносторонние стремления, возбудить в них то же брожение, каким они сами были обязаны академиям.
Так, в 1600 г. были принят в Akademia della crusea во Флоренции князь Людвиг Ангальт — Котенский (1579–1650) и, согласно тамошнему уставу, стал носить корпоративное прозвище «Ассехо» («Пламенный»), значок и девиз. Натура счастливая и поэтическая, не особенно талантливый, но хорошо образованный, Людвиг вместе с герцогом Веймарским Иоганном — Эрнестом и другими друзьями, проникшись сознанием чрезвычайного значения подобных обществ, основал в 1617 г. Немецкую академию по образцу Флорентийской. Сделано это было безо всякого шума, чтобы, как говорилось впоследствии, не возбудить зависти в других братствах. Тайна соблюдалась настолько строго, что только тридцать лет спустя появились первые неясные слухи об уставе, символике и членах нового общества.
Чтобы отклонить всякие подозрения со стороны светской и духовной власти, не было принято даже непопулярное в то время название «Академия». Общество (Sodalitat, Sozietät) предпочитало именовать себя «Плодоносным», так как каждый из его членов «старался повсюду о выращивании плодов». Символом своим общество избрало «Индийскую пальму» (кокосовую), которая (единственный пример в растительном мире) «дает все, что нужно человеку», а девизом своим — изречение: «Все на пользу». В источниках того времени союз называется «Немецким Обществом» (Sozietät). Когда же впоследствии многим стало известно, что символом общества является пальма, оно получило название Орден Пальмы.
Под этим названием представляли себе общество, которое главной своей задачей поставило очищение и развитие немецкого языка. Между тем из его восьми Sodal’oB или «коллег», князей и дворян, которые известны в качестве его учредителей, нет ни одного, который подвизался бы в качестве писателя или имел какое‑либо отношение к немецкому языковедению и литературе. Точно так же и в последующие годы, при приеме новых членов, мало сообразовались с тем, насколько они себя зарекомендовали большим или меньшим рвением к «языку немецких богатырей» (Teutsche Heldensprache), а решали прежде всего вопрос, насколько согласуются с их задачами их мысли и стремления. При этом допускались только те кандидаты, за достоинство которых ручался кто‑нибудь из действительных членов.
Забота о поддержке и развитии высшего национального достояния — языка и литературы — выступила в стремлениях общества на первый план лишь с того момента, когда, вследствие тридцатилетней войны, политические условия стали приобретать все более и более мрачный характер. Куда бы ни обращались взоры, всюду в политической жизни замечалось бессилие, разрозненность и чужеземное господство. Кроме того, в воздухе висела гроза католико — иезуитской реставрации. Под влиянием несчастно сложившихся политических обстоятельств такие же явления назревали и в общественной, и в духовной жизни. Даже язык, кишевший массою заносных элементов из всяких краев Европы, был бессилен выражать в величавой простоте благородное и возвышенное: стиль огрубел. Поколение упадка, поскольку оно уцелело от страшной войны, влачило свою жалкую жизнь в грязи и нищете «и ни в чем не обнаруживало старого величия немецкого характера, ни в чем уже не проявляло свободолюбивого, бодрого, геройского духа предков. Все наследие былой душевной стойкости, единственное, что украшает и облагораживает существование, — исчезло и было забыто. Народ, который некогда воспевал месть Хримхильды и рос душой при героических звуках лютеровских песен, украшал теперь свой обнищавший язык чужой мишурой». Достаточно заглянуть в любую переписку того времени, чтобы стало страшно от того, до чего дошел тогда наш народ.
