2. Речь … марта 1881 года (поучения царю и угроза общественного бойкота).
3. «Декларация об антисемитизме» ( «Шумная трескотня возымела обычное действие» – Короленко).
Наверно к этому разделу можно причислить и самую известную его работу «Три разговора».
Проверьте, вся книга – вялые разговоры, пересказы газетных новостей, единственные ремарки – в скобочках: (сухо), (оживлённо), (громко), (вполголоса) . Очень похоже на газетные отчёты о Съездах и Пленумах КПСС с вариантами: (Аплодисменты) (Бурные аплодисменты) (Оживление в зале).
Ни малейших характеристик этих «разговорщиков». Хотя, по правде говоря, мало-мальски запоминающиеся образы здесь и не нужны, но если вдруг потребовались бы?! Тут-то апостола курсисток и караулил бы очередной крах.
И после этих трёх вымученных разговоров Соловьёв прилагает «Краткую повесть об Антихристе». Те же его персонажи откуда-то берут рукопись некого старца Пансофия.
«Дама»: Ну читайте.
«Г-н Z» (читает): …
И ещё 34 страницы (в книге моего формата) скучного, беспомощного подражания «Легенде о Великом инквизиторе» Достоевского, из которого вытянуть можно лишь один вывод: Соловьёв опасался пришествия китайцев и Антихриста.
Глава 8. Патриарх декаданса
Соловьёвщина – это тяга к всесмешению, саморазрушению, небытию, начиная от смешения его личной и общественной морали, евангельского «не убий», предъявляемого правительству страны.
В книге «Апокалипсис в мировой истории», посвящённой страхам 2012 года и предыдущим концам света, я отмечал, что даже на самые всеобщие, глобально-космические, общемировые катастрофы, вроде бы уравнивающие всех и вся – от британской королевы до бангладешского доходяги, даже в реакции на какой-нибудь накрывающий всю Землю астероид Апофис, или планету Нибиру, проставляющую всем семи миллиардам человек единую дату смерти, различия восприятия столь велики, что дают немалый материал социальным психологам. И всегда некая часть человечества воспринимала это как желанную новость. Можно от них отмахнуться табличками: «Неудачники. Завистники. Нелюди…».
Но штука в том, что всеобщего конца, или глобального потрясения, полностью меняющего картину жизни, в общем, «кровавого обновления», желает не только некая часть в человечестве, но и некая часть в человеке. В значительно более широком слое людей, чем законченные лузеры , сидит эта тяга к само– и всеобщему разрушению. И периодически эта воля к гибели резонирует в больших масштабах, например, в масштабах страны, например, России.
В той же книге я рассматривал один из таких периодов саморазрушения, XIX – начала XX века, от нигилистов, «народовольцев» и до революции, Гражданской войны.
В отличие от предыдущего (раскол), начало этого периода русского саморазрушения, АвтоАмаргеддона, обозначено чётко, как выстрелом стартового пистолета. Собственно это и был выстрел пистолета – Дмитрия Каракозова, 4 апреля 1866 года, ровно 200 лет после раскола. Тот первопокушенец на императора Александра Освободителя породил сонм подражателей. Мы скажем: «задал моду», нигилисты возразят: «явил пример героического самопожертвования». Можно бы в свою очередь им возразить, привести факт, увы, прошедший тогда мимо массового сознания. Ведь Каракозов страдал катаром желудка, вызывавшим страшные мучения и при тогдашнем уровне медицины не дававшим ни малейшего шанса на излечение. Огромная часть самоубийств той эпохи, по медицинской статистике, была вызвана именно катаром желудка. На следствии он признавался: « …Одною из главных побудительных причин для совершения преступления были моя болезнь, тяжело подействовавшая на моё нравственное состояние. Она повела сначала меня к мысли о самоубийстве, а потом, когда представилась цель не умереть даром…»
В сём Димитрии, первопроходце Террора – и анамнез и полная «история болезни» всей их касты, но яснее это становится после ознакомления ещё с несколькими примерами.
В. Л. Бурцев, известный «охотник за провокаторами», разоблачивший Азефа, члена ЦК РСДРП Малиновского, приводит слова тайного агента: «Вы не понимаете, что мы переживаем. Например, я недавно был секретарём на съезде максималистов. Говорилось о терроре, об экспроприациях, о поездках в Россию. Я был посвящён во все эти революционные тайны, а через несколько часов, когда виделся со своим начальством, те же вопросы освещались для меня с другой стороны. Я перескакивал из одного мира в другой… Нет!.. Вы не понимаете и не можете понять… какие я переживал в это время эмоции!»
Касаясь того периода, неизбежно вспоминаешь два довольно прочно вбитых в наши мозги постулата по поводу революционного поколения. Две иллюзии, два наполнителя извилин: этический и интеллектуальный. Этический: «Они делали ЭТО ради нас!». (Ну или: « Ради будущего!») Интеллектуальный: «Они делали ЭТО в соответствии с определёнными историческими теориями, замыслами, научными доктринами».
Картинка чёткой смены «исторических формаций: рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический, социалистический…» – накладываясь на революционеров той эпохи, заставляла рассматривать каракозовых, кравчинских, всех тех пиарАполлинариев как каких-то… планомерных работников, словно героев наших пятилеток.
Конечно, сильная резь в желудке Каракозова, или… зуд влюблённого Л. Мирского подрывают оба постулата: и что «…ради нашего (светлого) будущего» , и что «…по историческому плану»… – но сейчас важнее проследить линию от народовольцев к «героям 1917 года». Объединяет, залиговывает их Пророк (по определению Бердяева) Соловьёв.
А почему бы тогда этого вечного бобыля не вписать ещё и в Патриархи? Кстати, настойчивое прилюдное воздыхательство Соловьёва по Софье Андреевне, жене, затем вдове Алексея Константиновича, по мнению мемуаристов, выходило за рамки приличия. Он часто лепетал, что его центральный философский образ Софии, навеян Софьей Андреевной, что в спиритических сеансах ему являлась, диктовала именно София.
Бездетный приживальщик Патриарх ещё не самая вершина абсурда. Мне попалась ссылка на книгу некоего Петера Зубоффа (похоже, из эмигрантов первой волны), утверждавшего, что Соловьёв вдохновил Достоевского на создание образа Алёши Карамазова. Действительно, когда при жизни угодишь стольким группам, группировкам и вообще всем, кому Россия виделась главным врагом, неудивительно, что посмертные исследователи образуют такую мощную, влиятельную клаку . Странно, как ещё не разыскали, что именно В. Соловьёв вдохновил четырёх известных авторов, Матфея, Луку, Марка, Иоанна, на главный образ их произведений.
Но, наверное, одной пародией эту клакерскую работу не опровергнуть, и чтобы стряхнуть «шлепок», повисший на любимом герое Достоевского, требуется и формальное литературоведческое опровержение: «Господин Петер Зубофф, ваша гипотеза неверна. “Доброта Алёши Карамазова” включала, как известно, и его ответ брату Ивану, что помещика, убившего ребёнка, можно и нужно казнить (соответствующую страницу в романе “Братья Карамазовы” найдёте сами). А рассеянная подлость Вл. Соловьёва позволила ему легко перешагнуть через тело убитого 1 марта 1881 года, вместе с царём, ребёнка, 14-летнего Коли Захарова. Ради минуты славы, “вольного пророчествования”, ради красного словца на публичной лекции, ради проезжания полутора десятка метров на руках восторженных идиотов, его и Желябова учеников!»
