Как иногда выражаются, «в каждой шутке есть доля шутки», и в какой-то мере бобыля, бессемейного приживальщика Соловьёва действительно можно назвать Патриархом – Патриархом Декаданса. Авраамом, Иаковом серебряновековой интеллигенции. Его многочисленное, « как песок морской», потомство – русские декаденты, та часть общества, что сформировала и присвоила себе «общественное мнение», – работало, сколько могло на поражение России в двух войнах, на победу трёх революций. И в итоге сделала состояние романовской России, протокольно выражаясь, «несовместимым с жизнью». Я бы сформулировал так: «Хуже, гаже и опаснее всего декадентская интеллигенция именно тогда, когда думает, что она якобы думает ». Счастье Соловьёва (и несчастье России, что одно и то же) – в дважды сбившейся шкале оценок. Тогда – переоценки (попсового лектора и спирита приняли за философа), сегодня – недооценки (злейшего врага российской государственности принимают опять-таки за… безвредного философа).
Теперь приступаем к собственно соловьёвскому Серебряному веку. Очень гадко и в то же время симптоматично, что один из духовных лидеров эпохи, соловьёвский апологет, основатель «Московского религиозно-философского общества имени Вл. Соловьёва» Николай Бердяев даже после 1917 года , когда он-то прекрасно мог видеть и наблюдать «итоги их работы», уплывая в Европу на «философском пароходе», всё равно называл то явление: «русским культурным ренессансом», «русским духовным ренессансом»:
«Сейчас можно определённо сказать, что начало XX века ознаменовалось у нас ренессансом духовной культуры, ренессансом философским и литературно-эстетическим, обострением религиозной и мистической чувствительности. Никогда ещё русская культура не достигала такой утончённости, как в то время…»
И ведь не чувствует, что у высшего эпитета, нашедшегося для той культуры, – «утончённая», ближайший сосед и родственник – «истончённая», близкая к продырявливанию.
Я бы привёл гораздо более, чем Бердяев, квалифицированного эксперта по «утончённости культуры» – Талейрана. Вот уж кому довелось побыть современником и оценить в живом сравнении (!) сразу три культуры: 1) дореволюционную Людовика ХVI, 2) «упоительную сказку» (сам так называл) Наполеоновской империи и 3) последующую эпоху Реставрации, Людовика ХVIII. Вердикт Талейрана: «Тот не знает настоящей сладости жизни, кто не жил во времена Людовика ХVI !»
Видно, сладковатый запах гниения может прельщать многих, даже такого гения реальной политики , как Талейран, что уж говорить о примеривавшем напудренный парик, «утончённом» Коле Бердяеве.
Тот знаменитый «философский пароход» 1922 года, по одному факту наличия на борту груза «Николай Бердяев», тянул бы на другой, не менее известный образ – «корабль дураков» и заслуживал бы своей торпеды, но на нём же покидали Россию и Питирим Сорокин, Зворыкин, Сергий Булгаков и многие люди «умственного труда» (настоящего), не причастные к «соловьёвщине». Ну а полемическую «торпеду» по эпохе декаданса выпустят представители оздоровлявшейся, увы, уже в эмиграции русской интеллигенции, авторы знаменитого сборника «Смена вех» Николай Устрялов, Юрий Ключников Сергей Чахотин, Александр Бобрищев-Пушкин.
И ещё раз повторю бердяевские «слова о главном»:
«Пророчество – интимная тема всей духовной жизни Вл. Соловьёва. Он сознавал себя призванным к свободному пророчествованию. Он одинок и не понят , потому что несёт пророческое служение».
Целое поколение жило, не чуя запаха собственной гнили! О «пророчестве» Соловьёва мы уже говорили, теперь о том, что он «одинок и не понят». Это же просто «фигура речи», словесный штамп, схваченный из какого-то романса. Одинокие скалы, мой приют… Романтический герой должен быть «одиноко-непонятым». При том, что главные поэты той эпохи Блок, Вяч. Иванов щеголяли, как надраенной бляхой, определением «соловьёвец», а влиятельные журналисты, философы, писатели объединились в «Общество имени Соловьёва»…
По-настоящему одинок был, увы, Константин Победоносцев, пытавшийся бороться с «соловьёвщиной».
А сам механизм «изготовления Соловьёва» и подобных разрушительных авторитетов интересен тем, что эта технология не утрачена и в наши дни. Уже упоминавшийся современный клакер Кортелев в журнале «Наше наследие» опубликовал статью о Соловьёве, включающую, сразу скажем, полушутливую анкету Соловьёва:
«Ваши любимые качества в мужчине. – Юмор
Ваше любимое занятие. – История религий и тайные науки
Ваше любимое развлечение. – Выпить с хорошим человеком
Ваше преобладающее свойство. – Упругость в большом и бесхарактерность в малом
Какой недостаток Вы более всего извиняете? – Излишнее пристрастие ко мне
Какой проступок Вы строже всего судите? – Несправедливость против меня
В чём Вы полагаете счастье? – Личное – во взаимной любви, а публичное – в торжестве правды
Что Вам представляется самым большим несчастьем? – Быть женою Победоносцева
Ваш любимый русский прозаик. – Я сам и Н. Страхов, а также митрополит Филарет и Катков
Ваш любимый иностранный прозаик. – Гофман, папа Лев XIII и Боссюэт
Какое Ваше настроение духа в настоящем? – Твёрдое в бедствиях »
Комментарий Н. Коотелева:
«Набор вопросов в этой анкете и в той, что заполнил Соловьёв для Т. Л. Сухотиной, во многом совпадают, публикуемая нами анкета короче. По времени вопросники не должны далеко отстоять друг от друга: печатаемый мы склонны отнести к середине восьмидесятых годов (когда Соловьёв уже ощущал себя преследуемым властью – К. П. Победоносцевым, в частности; когда он возлагал огромные надежды на Льва XIII, папу римского, знаменитого своим латинским стилем…). Обе попытки проинтервьюировать Вл. Соловьёва дали результаты весьма половинчатые – всё то же смешение серьёзного и обезоруживающе смешного…»
Вникнуть я предлагаю даже не в перл пылко-блудливого воображения Соловьёва ( самое большое несчастье – быть женой Победоносцева), а в пример серьёзной текстологической работы Котрелева. Квалифицированному публикатору, каким, безусловно, он является, необходимо датировать публикуемый фрагмент, и как реальную зацепку на временной шкале он отсыл: « когда Соловьёв уже ощущал себя преследуемым властью – К. П. Победоносцевым, в частности» . Именно так творятся легенды и «делаются Соловьёвы». Штамп от Бердяева – «одиноко-непонятый». От Aлександра Блoка – «рыцарь-монах». Теперь и – «преследуем властью, Победоносцевым, в частности» …
Сейчас, как и двумя главами ранее, после перечня 11 погибших солдат Финляндского полка, я сделаю некоторую паузу. Причина следующая. Наверняка читателю попадались книги эдакого чернушного жанра, где, штудируя самую подробную биографию «героя», выцеживают любой «компромат», и если исходная биография – большой том, то на чёрную статью, как правило, можно что-нибудь набрать.
