Вполне крестьянские, земельные и названия их организаций – «Земля и Воля», «Чёрный передел». Последнее, может, и звучит похоже на общество террористов с другого континента – «Чёрные пантеры» и вообще несёт какие-то зловещие ассоциации: чёрный юмор, чёрная неблагодарность, почернеть от злости… но в действительности-то в деревне чёрным переделом назывался весенний передел крестьянской общиной земельных полосок в зависимости от роста семей и трёхпольной обработки земли: пашня, покос, пар… «Чёрный» означало – непосредственно на земле, без юридических процедур и бумаг. Позже чёрным переделом называли мечту крестьян – однажды во время весеннего межевания поделить и помещичью землю.
В предыдущей части я, может, и несколько иронически сравнивал выстрел первого покушения на царя с выстрелом из стартового пистолета эпохи террора, фиксировал внимание на следственном признании Дмитрия Каракозова, что у него был катар желудка: очень-очень болезненный и в то время без шансов на излечение, в общем, всё равно помирать… Чистая правда. Но надо тогда сказать и о самом первом признании Каракозова, через секунды после выстрела в Летнем саду, когда случайный свидетель Осип Комиссаров успел ударить его по руке. Спасённый император подошёл к схваченному террористу, спросил: «Ты поляк?» – «Русский». – «Почему ж ты стрелял в меня?» – удивился император. – «Ты обманул народ, обещал ему землю, да не дал».
Очень тяжело, после всего выше сказанного о террористско-декадентском, засуличско-соловьёвском «клубке», прикатившемся на самое «дно династии», признать, что… в аграрном вопросе народовольцы всё же были правы. Но с другой стороны, в деле разрушения государства они, конечно, не правы. Но с другой, дворяне сами…
Припомните хоть тысячу исторических, политологических книг, дискуссий в прессе – в них всё сводится к этому самому: с одной стороны… но с другой стороны… Оставляя в стороне эту данность, наличие двух сторон у любой монеты, в трёхвековое обсуждение крестьянского вопроса я привнесу только один момент – некоторые косвенные свидетельства, говорящие о тогдашней его фатальной неразрешимости. И добавлю несколько неожиданные, я полагаю, аналоги той неразрешимости в сегодняшней политической, экономической ситуации.
Во вступительных главах фиксировалось: и официальное закрепощение крестьян (Соборное уложение 1649 года Алексея Михайловича), и «ползучая эскалация» крепостничества вплоть до конца XVIII века (мой условный термин: «развит о е крепостничество») были прямо связаны именно с модернизацией государства. Модернизацией в главных жизненно важных сферах: военной и военно-промышленной. Большую часть того пути – с документально зафиксированного (Вестфальским трактатом 1648 года) предпоследнего места на первое – все сословия России прошли, как говорят, «рука об руку». И в целом весь период русской истории до «развитого крепостничества» иллюстрируется такими выразительными примерами, как наличие в Судебниках 1497 и 1550 годов статей, посвящённых воспрепятствованию служилым (помещикам) отдаваться в холопы, чтоб избежать государственной службы.
Это общенациональное единство сословий было нарушено в XVIII веке примерно следующей последовательностью шагов:
1. 1718–1724 годы – податная реформа: прикрепление крестьян проецировалось на новую, «петровскую Россию», плюс устанавливался предельно жестокий порядок сбора податей – расквартированными воинскими частями (подобно взиманию контрибуций на вражеских землях);
2. 1747 год – предоставление помещику права продавать своих крепостных в рекруты третьим лицам;
3. 1760 год – предоставление помещику права ссылать крестьян в Сибирь;
4. 1762 год – принятие Манифеста о дворянской вольности;
5. 1765 год – предоставление помещику права ссылать крестьян на каторжные работы;
6. 1767 год – запрет крестьянам подавать челобитные на своих помещиков;
7. 1783 год – распространение крепостного права на Левобережную Украину;
8. 1785 год – «Жалованная грамота» Екатерины II: 92 статьи, подтверждающие и существенно расширяющие права дворянства, дарованные Манифестом 1762 года, например, важная монополия на винокурение.
И далее – классическое «развитое» крепостничество, почти рабство, и борьба с ним: Радищев, декабристы, народовольцы… Важно отметить, что докрепостническое государство было, выражаясь нынешними терминами, «равноудалено» от обоих главных сословий. Высшая справедливость проявлялась в сугубо «технологическом» разграничении их прав и обязанностей: вы – служилые , вы – тягловые . Помню, как в школе нам внушали, что знаменитый Юрьев день, «единственный день, когда крестьянин мог уйти от помещика», – доказательство жуткого закабаления, почти рабства.
Да и сегодня факт такого «тотального ограничения передвижения человека в течение всего года, кроме Юрьева дня» представляется кошмарным насилием. Вот вам пример ложного восприятия, смешения психологии нынешних офисных сидельцев и русских крестьян.
Да, Судебник Ивана III (1497 год) ограничивал срок перехода крестьян Юрьевым днём (26 ноября), а точнее – неделей до и неделей после Юрьева дня. То есть с 19 ноября по 3 декабря была свобода перемены мест. Тоже вроде мало… НО… Вообразите реально жизнь, годовой цикл, вселенную тогдашнего крестьянина. ДО окончания осенних работ весь результат его труда лежит на поле, «на земле». Крестьянин прежде всего был заинтересован в надёжном «прикреплении к земле» до уборки урожая! И тот самый Судебник 1497 года как раз строго запрещал землевладельцам прогонять крестьян с земли до Юрьева дня! После него две недели отводились на расчёты, когда крестьянин – собственник (!) урожая – должен был рассчитаться по договору (!) ( т. н. «порядная» ) с помещиком, так, чтобы тот мог остаться служилым и явиться на зимний сбор или на войну при оружии, сам-конь, с вооружённым слугой или слугами (в зависимости от величины поместья). А крестьянин, реализовав свою часть урожая, мог две недели ходить, искать нового места.
За две недели далеко да на транспорте того времени не уйдёшь. Но далёко уходить опасался и сам земледелец, потому что все его сельскохозяйственные знания и навыки могли не пригодиться в других природных климатических условиях. Факт из моей книги «Ближний Дальний Восток. Предчувствие судьбы»: в конце XIX века крестьяне, расселившись в Уссурийском крае, сначала очень радовались: кошмар европейской части страны, засуха Приморью точно не грозила! Но оказалось, что при той влажности и той почве… колосовые хлеба слишком растут в стебель и листья, а развитие зерна задерживается; чрезмерно размножаются грибки, паразитирующие на растениях и производящие различные болезни и особенно гибельный «пьяный хлеб». Только мощное содействие государства (транспорт, агрономы, врачи, учителя) позволило переселенцам выжить и со временем подобрать подходящий для Дальнего Востока набор сельхозкультур.
А уж в XIV–XVI веках даже перемещение на 100–200 вёрст было для земледельца сродни выходу в открытый космос. Большие броски совершали казаки, охотники за пушниной. Земледельцу такая «свобода передвижения» была, очень мягко выражаясь, не нужна. Так что не стоит жалеть «бедных русских крестьян», которые не могли ни до 19 ноября съездить в Анталию, ни после 3 декабря – в Хургаду.
