Вроде бы нет. В разговорах, жизненных коллизиях, в литературных произведениях, нигде я не замечал вокруг этой «свободы от свобод» никакого ореола гордости. Более того, эта особенность никогда никем и не формулировалась, потому сейчас и кажется неким моим парадоксом. Оставляя ощущение всё же не альтернативы, а скорее какого-то нюанса.
Важным, хотя и мимоходным свидетельством показалась мне одна из формулировок Фомы Аквинского. Да-да, того, чьи труды «стали теоретическим основанием для строительства западной политической машины». Автор книг «Сумма философии», «Сумма теологии», «Воспитание князя», самый, наверное, влиятельный философ Средневековья, называемый doctor universalis (даты жизни: 1225–1274), канонизирован.
И вот Фома Аквинский, составляя свой перечень молитв, вдруг сформулировал такую: «Благодарность Святому Духу за избавление от необходимости иметь политическое мнение».
Не поручусь за точность цитаты, может, мысль Фомы Аквинского и была здесь связана с какими-то отдельными, частными тогдашними политическими дебатами, но мне показалась потрясающе важной именно эта нюансировка: избавление НЕ от политических мнений (Фома Аквинский вовсе не анархист!), НО избавление именно … от необходимости иметь политические мнения!
Он может его иметь, но может и нет. И за эту дополнительную возможность он благодарит Святой Дух.
И ещё об одном слове – «члене» этой формулы Фомы Аквинского, которую я считаю действительно в числе самых важных изречений в истории: … избавление от необходимости иметь политическое мнение. Теперь я выделяю последнее слово формулы – «мнение». Оцените ещё и этот нюанс! Ведь имея мнение, можно действовать или нет. Можно как-то выражать это мнение, ухлопать миллион людей на его торжество, а можно и… в общем, «оставить его при себе». И Фома Аквинат, понимая первичность мнения, говорит об избавлении – НЕ от необходимых политических действий, а даже от корня всяких действий – от мнения вообще. Он словно отвечает тянущим его за рукава, зовущим его (кто на трибуну парламента, кто на митинг протеста): «У меня по этим пунктам вообще нет никакого мнения!» Единственное его действие – пожатие плеч.
Получается, наш Фома тоже ценит свободу от политической необходимости, и в специальной молитве благодарит за свободу передоверить свой выбор Богу (или Его помазаннику!). Он и сохраняет её, эту свободу, как оттенок, нюанс, как запасной клапан , запасной выход , как страховка от абсолютизма политической машины.
И российское отношение к этому явлению надо видеть сквозь давнее недоверие: 1) к политике, 2) к машинности (рутине, механической повторяемости, к «машинерии вообще»). Может, тут кто-то и решит, что автор, мол, выкопал откуда-то малоизвестную мысль Фомы Аквината, чтобы прикрыть русскую лень, рабство. Но, повторюсь: эта лень – проекция, функция тысячелетнего рабочего цикла. А свобода от свобод – такая же ценность, как свобода собраний, свобода слова.
Помните, на распутинской Матёре, ещё в счастливые, не Прощальные дни утвердился «каприз, игра, в которую, однако, включились с охотой все»: единственному на острове автомобилю …серьёзной работы не давали… запрягали по утру коней… а машина сиротливо плелась позади и казалась дряхлей и неуместней подвод. Тут тоже дело в нюансе: протест не против машины (матёринцы – вовсе не английские Луддиты, разбивавшие станки!), а против абсолютизации машины.
Абсолютные монархи, как мы убедились в XX веке, оказались легко свергаемы, но абсолютизм политической машины – это совсем другая статья. Сидящих за её тонированными стёклами даже и разглядеть не получается! У кого-то там пять газет и контрольные пакеты телеканалов, у кого-то – квитанции и «расписки в получении» за подписями «народных трибунов»… и вот уже избирательная масса тянется, как из тюбика, проголосовать за того, кто больше часов был «вывешен» на телеэкране.
Монарху-то требовалась только наша покорность , а политической машине как смазка, как необходимый элемент – ещё и наша тупость!
Подойдя с другой стороны, Оскар Уайльд оформил эту дилемму в стиле своих парадоксов: «У современной демократии есть только один опасный враг – добрый монарх».
И ещё о свободе как отсутствии. В разных европейских языках есть этот смысловой оттенок. О невозвращающем долги говорят: он слишком свободно понимает финансовую обязательность. Отсутствие моральных ограничений – либер тины, свободные отношения… Бесплатность, отсутствие платы – free…
Был ведь уже сформулирован ставший популярным лозунг «Человек – есть то, что он ест!». А лозунг «Человек – есть то, за что он голосует!», может, и не фиксировался на предвыборных билбордах (хотя, впрочем, и был уже: «Голосуй, а то проиграешь»), но он подразумевается всей политической системой Запада, которой нас обучают и по которой мы, по вышеприведённой оценке «Фридом Хаус», – отстающие, неуспевающие.
«Свобода ОТ выбора» – то, что я назвал запасным клапаном Фомы Аквинского; признаем: да, у нас и большинство агрегатов, узлов нашей российской машины запасные (второстепенные) в сравнении с тем «запасным клапаном» Фомы Аквината. Вот такой нюанс. Но отнюдь не предмет гордости.
Постоянное внимание, контроль, выявление конфликтов, формирование групп по политическим интересам, проверка отчётов политиков, всё это утомительные для нас вещи. Допустим, три партии говорят об одном факте совершенно разное, и сопоставление их справок, речей, чтение публикаций с результатами проверок, вплоть до финансовых… тут, не дойдя ещё и до половины перечня необходимых хлопот, россиянин начнёт зевать или рассеянно оглядываться… Помню, как в школе мы заучивали:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой!
Иоганн Вольфганг Гёте, «Фауст».
Даже припоминаю: был у нас утверждённый перечень великих фраз, которые рекомендовалось брать эпиграфами к сочинениям . (Может, из опасений, что какой-нибудь умник шарахнет что-нибудь из Шопенгауэра, а то и Ницше?) И в том списке (выверенные отечественные авторы, плюс Маркс и Энгельс) сия цитата Гёте возвышалась гордой скалой.
Наверное, я вместе со всеми зазубривал эти звучные строки и брал их эпиграфом к какому-нибудь сочинению типа «Как я провёл лето».
И только теперь… столько лет, генсеков, и уже президентов спустя, теперь-то я хорошо представляю настоящее, не выспренное, наше, российское отношение к той гётевской дилемме:
Лишь тот достоин свободы? – Кто… ну ещё ладно « на бой»… Но – «каждый день»… Каждый?!
И страдальчески заведя глаза: «Что, и так – каждый божий день»?!
Всё же надо это сказать: поверх всех инсинуаций… бжезинсинуаций последних десятилетий о «рабской России», по части того, что « на бой… за свободу» , – Россию грех не то что упрекать – грех даже сравнивать с вами… (Если, правда, это бой – настоящий, не НАТОвская бомбёжка Сербии, а, допустим, Наполеон или Гитлер на пороге.)
