Ведь многие предшествующие племена (монголы) изнемогли на этой службе. Но не будем измерять значение русско-татарского союза лишь воинскими успехами, фамилиями Шереметьевско-Ушаковского списка. Есть еще Карамзины, Татищевы, Тургеневы, Тимирязевы, Бехтеревы, Бичурины, Аксаковы, Ахматовы, Рахманиновы, Корсаковы, Чаадаевы, Милюковы, Гучковы. А красоту сего сплавалегко представить, взглянув на фото Алсу, Алины Кабаевой.
Еще Великое Приключение. Этнографы подтвердят: в эпосах чувашей, эрзя поход на помощь осажденной Казани занимает столь же почетное место, что и Олегов щит, Царъграду славян. Но минуло всего шестьдесят лет после штурма Казани. Поляки в Москве, и все Поволжье, в том числе «герои казанской обороны» пошли отбивать свою новую столицу.
Вот гениальная тема для исторических писателей: какой-нибудь воин, доживи он лет до 75 — действительно мог поучаствовать и в обороне Казани и в походе Минина! А сам Минин? Отец — Мина Анкундинов. Правильное ФИО героя: Козьма Минич Анкундинов!
Сейчас выходят работы поволжских историков, колоритный момент — одни говорят с гордостью: Минин был татарин, другой — Минин был эрзя! Ну в точь в точь, как семь греческих городов спорили за право считаться родиной Гомера. Да… были и у нас Великие Совместные Приключения.
Отношения Европы и Азии — главный вопрос мировой истории. С этого вопроса как раз и начинается «История» Геродота. Он, Геродот, никак не отвлекаясь большей длительностью, и даже большей интенсивностью, жестокостью внутри-европейских войн, главной пружиной мировой истории полагал евро-азиатский вопрос, и начал свою Историю с заходов финикиян (азиатов) в греческие порты и с Троянской войны.
По ту сторону водораздела
Подкрепит идею решающей важности XIII века, для формирования пары: Россия — Европа, конечно же — взгляд с той стороны. В Европе нашествие монголо-татар оставило тяжелый след, память страха и бессильной ярости. Батый-хан, преследуя половецкую орду хана Котяна, прошел Венгрию, Чехию, Моравию, Польшу, Хорватию, Северную Италию даже быстрее, чем Россию. Польско-немецкая армия была разгромлена при Лигнице, венгерско-хорватская при Шайо. Венгерские феодалы убили Котяиа, но это не спасло, так как прежде были убиты монгольские послы, а Чингисова Яса в этом случае требовала беспощадной кары. Момент дополнительной обиды и досады наступает, когда все же выясняется: Европу проходит как нож сквозь масло, громит — отдельный монгольский корпус, имеющий третьестепенную задачу. В это же время шло куда более важное для монголов покорение Китая, Персии, и только один пунктик какой-то там неведомой Ясы (законодательства и политической программы Чингисхана) требовал привлечения в империю всех тюрков. Уклонение половцев рассматривается как их дезертирство и одному из корпусов одного из улусов (Джучиева) приказывается поймать половцев. Те бегут на Русь, принимаются там — значит, громится Русь, в Европу — и Европа. Все европейские (и русские) дела, планы, рейтинги могущества — вдруг сметаются напрочь. Римский папа Иннокентий IV, бежавший из Рима в Лион, выпускает анафему на хана Батыя. Правда, бежал он при непосредственной угрозе со стороны императора Фридриха II, который вступил в соглашение с татаро-монголами. Который даже писал, что готов, как знаток соколиной охоты, служить сокольничим в свите Батый-хана… но на его императорское счастье подтвердилось, что половцы до Германии не добежали и его страна сразу потеряла для монгол всякое значение.
Так одна папская анафема и накрыла тогда Фридриха с Батыем.
(Еще раз повторю, картина полного разгрома и сепаратных переговоров с татарами — на Руси в тот момент точно такая же.)
А дойдя до северо-итальянского Удине (туда бежали остатки венгров с уже остатками остатков куманов-половцев), татаро-монголы вдруг так же стремительно возвращаются. И не потому, что вдруг обнаружили какое-то там европейское сопротивление (тут уже некая изящная аналогия с европейским «Движением псевдо-Сопротивления» — Гитлеру см. часть первую этой книги). Нет, произошло событие неизмеримо болееважное для монголов: в далеком Каракоруме умер Великий Каан Угеде, а та же Яса требует присутствия на выборах нового Каана — всех монголов. И они исчезают, оставив смятение в умах. И, что важно! — запустив в этих европейских умах различную, разнонаправленную мозговую работу.
Словно в уютной кухне папы Карло, за прорванной картинкой оказалось целая страна. Одни задумались об этой стране (и о неизмеримости мира Божьего, непостижимости путей Его), а другие негодуют (и по-своему, справедливо!), что кухня стала менее уютной…
Страх и ненависть Европы — они с тех самых пор. Татария, сотни лет, на всех европейских картах — пишется только как «Тартар»(Tartar — одно из имен ада).
Книга Дитера Гро, «Россия глазами Европы. 300 лет исторической перспективы», суммирует сотни геополитических пассажей вроде этого: «Тема Польши как защитной стены Запада против «варварской» России была политически актуальной… От польского короля ожидали, что он «разотрет ногами всех московитов и татар» (…)
И так вплоть до наших «основоположников». Лондон… Карл Маркс на митинге, посвященном 4-й годовщине польского восстания: «Снова польский народ, этот бессмертный рыцарь Европы, заставил монгола отступить».
Итак завершая краткий поход к первоистокам неприятия (взаимного) Запада и Востока, надо признать решающую роль того монгольского унижения. Это был второй визит тюрков в Европу, так далеко зашедший. Первый — гунны, Аттила, народ и вождь, ставшие равно нарицательными. Выразительный штрих — британские плакаты Первой мировой войны: в апогее противоборства и ненависти германцы назывались тогда антантовской пропагандой гуннами. Хотя, опять же, если вернуться к тем гуннам III–V веков… Ведь это же они (общеизвестный факт) давили с Востока на древнегерманские племена, давили, давили и буквально вдавилиих в Европу. Объединили их с Римской империей — именно перед лицом Аттилы древнегерманцы, кельты, римляне стали в один строй. Каталаунская битва, справедливо оцениваемая как поворотная в истории Европы, объединила их в одну нацию. Аттила провидчески называл себя «Бичом Божьим» (потому как слов вроде «мотор истории», «рука судьбы», «катализатор исторического процесса» он еще не знал).
Ну а в новую, сформированную таким образом Европу — тот поход монголов был первым. А второй и последний: турки, дошедшие до Вены. Правда, тут уже вступает и своеобразная психология: турки-то Европе — «дали отыграться», дали возможность реванша, законной гордости, дали себя разгромить. А те монголы — проткнули Европу и исчезли, став почти наваждением.
А Россия ведь — страна, принявшая оба наследства: от «схизматического», ограбленного Константинополя — веру. И от этих татаро-монгол — свою новую государственность. Вот оно — принятие судьбы…
«Ну и этот их Александр Невский»! — А что Невский? Просто вору не дали зайти во второй раз. Сразу, буквально через несколько лет после удачного вселенского ограбления Константинополя, ткнуться лбом в запертые ворота Новгорода. Обидно это. Понимаем.
