Но в любом случае исторический материализм был неотъемлемой составляющей частью и соответственно важной идеологической компонентой «Красного» глобального проекта, что автоматически приводило к тому, что представители враждебного ему проекта «Западного» просто отказывались признавать его существование как научной теории. Но альтернативной собственной исторической концепции «Западный» глобальный проект довольно долго создать не мог, что вынуждало его ограничиваться разнообразными «симулякрами» типа «неотъемлемого стремления человека к свободе», достичь которой можно только в условиях «свободной конкуренции». Не вдаваясь в детали последнего, абсолютно абстрактного термина (к реализации которого человечество даже близко ни разу не подобралось), отмечу, что термин «свобода», в «западном» его понимании, означает разрешение человеку принимать для себя только те библейские заповеди, которые ему лично нравятся (соответственно отвергая другие), что с точки зрения человека верующего (что православного, что католика, что мусульманина) означает чистую ересь и бесовщину.
И.Ш.:И так, насколько я понимаю, продолжалось до тех пор, пока, наконец, не явился человек, который сказал: «Да будет свет!» и объявил конец истории…
М.Х.:Если говорить метафорически, то нечто в этом роде. Многолетние труды западных ученых, в конце концов, дали свои результаты, и «сквозная» историческая концепция была разработана.
Развитие человечества описывается в рамках линии «премодерн» — «модерн» — «постмодерн», причем появление следующей стадии автоматически закрывает возможности дальнейшего развития в рамках стадии предыдущей. Популярности этой теории придало колоссальное развитие информационных технологий в 90-е годы, которое существенно изменило структуру экономики США и дало основание для тезиса о построении в них «постиндустриального» общества — экономической базы постмодерна. При поддержке идеологической машины США соответствующая терминология стала доминирующей в современных работах по экономическому развитию — хотя в рамках чистой философии это направление развивалось и развивается скорее в Европе, особенно во Франции.
Однако экономические проблемы последних лет поставили серьезный вопрос: действительно ли «постиндустриальное общество» имеет место как устойчивое историческое явление или же это локальный феномен, связанный, например, со спецификой системы мирового разделения труда или контроля над единственным мировым эмиссионным центром.
Подобным расколом ознаменовалось в биологии появление эволюционной теории Дарвина, а в физике — квантовой механики, поскольку классические физики XIX века просто не могли поверить в дуальность волны-частицы. Можно вспомнить и многие другие проблемы, например, в конце XVIII века Французская академия постановила считать «ненаучными» сообщения о метеоритах, поскольку «на небе камней нет». Геофизики встретили «в штыки» концепцию «дрейфующих континентов» Вегенера, на которой сегодня построены не только геология, но и океанография, метеорология, вулканология и многие другие науки…
И.Ш.:В чем же суть разногласий между оптимистами, радостно приветствующими новые экономические механизмы, и пессимистами? Какие доводы они приводят для обоснования своих, прямо скажем, противоположных позиций?
М.Х.:Оптимисты исходят из достаточно простой логики: развитие информационных отраслей принципиально изменило всю модель мировой экономики, структуру производства, потребовало радикального изменения мировой финансовой системы. Эта перестройка еще не закончилась, и в этом смысле говорить о некоторых структурных «несоответствиях», по крайней мере, преждевременно, тем более по «старым», еще индустриальным критериям. А сама скорость развития отраслей «новой», информационной, экономики доказывает их жизнеспособность, так же как и повышение производительности труда в отраслях традиционных, разумеется, после внедрения в них информационных составляющих. Ну, действительно, представьте себе, говорят они, что сейчас документы начнут готовить «по старинке», на пишущей машинке… А как можно работать в руководстве крупной компании, если нет механизма мгновенной передачи приказа по электронным сетям сразу всем подразделениям, которым он адресован? Ну а что касается отдельных трудностей, то они будут преодолеваться «по мере поступления»…
Пессимисты же говорят о том, что в реальности отрасли «новой» экономики не увеличивают производительность труда в экономике традиционной.
В моей работе «Конец сказки о «новой» экономике» («Русский предприниматель», № 6, 7, сентябрь 2002) были изучены межотраслевые балансы США, с точки зрения понимания взаимодействия «новой» экономики со всеми остальными ее частями. И эта работа показала, что ускоренный рост отраслей «новой» экономики связан с внеэкономическим перераспределением ресурсов, направленным в пользу этих новых отраслей (необходимо напомнить, что в цитируемой работе к «новой» экономике были отнесены не только информационные сектора, типа производства компьютеров или обработки информации, но также оптовая и розничная торговля). За счет отраслей традиционных, что и вызвало их серьезную стагнацию в США за последние два десятилетия. Отметим, что хотя механизмы этого перераспределения принципиально отличаются от тех, которые действовали в СССР, результаты в части отклонения межотраслевого баланса от устойчивого состояния удивительно напоминают наши результаты в 70 — 80-е годы прошлого века. Только вместо нашей «оборонки» у них — «новая» экономика.
Апологеты «информационного сектора» на это отвечают, что современная экономика состоит, в основном, из услуг и сервисов, а производственная компонента отлично развивается в рамках глобального разделения труда в Китае и Юго-Восточной Азии. Соответственно межотраслевой баланс, в рамках одного государства, дать достаточно полную картину ситуации не может. Критики, в свою очередь, отмечают, что даже в тех странах, в которых принципиально изменилась структура производства, структура потребления практически осталась прежней, люди по-прежнему тратят деньги на еду, жилье, отдых, медицину и образование. В этом смысле, в неразделимой паре производство-потребление, «новая» экономика изменила только первую часть, что само по себе достаточно спорное достижение, поскольку все до сих пор происходившие структурные кризисы (в том числе тот, который существенно повлиял на судьбу СССР) были вызваны как раз несоответствием структуры производства структуре потребления. Иными словами, рассуждения апологетов «новой» экономики о ее достижениях, с точки зрения сторонников экономики реальной, производственной (или, если употребить любимый термин Л. Ларуша, «физической»), как раз и есть доказательство ее кризисного состояния.
Если предположить, что именно США являются лидером построения постмодернистского устройства мира, то в них этот проигрыш постепенно оформлялся в 80-е годы, после мощного толчка реформ Рейгана. С этой позиции, в СССР разрушение общества модерна произошло одномоментно, как раз в результате безнадежной конкуренции с уже сформировавшимся в США постмодерном, что не позволило создать «национально-ориентированную» модель постмодерна, как это удалось сделать в рамках модерна.
И.Ш.:А что на это возражают противники?
