Освободив Гавр, 1-я канадская армия, получившая задание очистить северное побережье Франции от очагов немецкого сопротивления, обратила свое внимание на порт Булони. И здесь гарнизон поклялся сражаться до последнего человека. Вдохновителем обороны был кадровый офицер Генерального штаба генерал-лейтенант Фердинанд Хайм, который в свой пятьдесят лет выглядел лет на десять моложе. Заостренными чертами худого лица и голубыми глазами навыкате он напоминал несколько увеличенного Геббельса.
Тот факт, что высокопоставленный офицер Хайм оказался на посту коменданта отдаленной крепости, прекрасно демонстрирует, как Гитлер обходился с неугодными офицерами. Хайм был осмотрительным и методичным штабистом, в пору расцвета своей карьеры хладнокровным и продуктивным, как хорошо смазанный механизм. Будучи начальником штаба у генерала фон Рейхенау, он играл важную роль в разработке плана вторжения в СССР. Хайм блестяще командовал танковой дивизией в боях за Харьков и Ростов и 1 ноября 1942 года получил повышение, став командиром 48-го танкового корпуса, входившего в 6-ю немецкую армию фельдмаршала Паулюса, впоследствии окруженную под Сталинградом.
Через несколько дней после его назначения корпус был выведен из-под командования Паулюса и передан 3-й румынской армии, которой поручили оборону сектора в районе Калача-на-Дону. Для выполнения этой задачи Хайму передали две румынские и одну немецкую дивизии. Румынские формирования имели устаревшее оружие и мало боеприпасов. Особенно плохо обстояло дело с противотанковым оружием, и в результате советские танки прорвались через сектор Хайма на юг и окружили всю 6-ю немецкую армию, блокировавшую Сталинград. Вермахт так и не оправился от этой военной катастрофы; неизбежно понадобилось найти козла отпущения, на которого можно было бы возложить вину. В январе 1943 года Хайм был арестован и пять месяцев провел в следственной тюрьме.
«За все то время, – вспоминал генерал, – мне не предъявили официальных обвинений, не провели расследование, не вынесли приговор и не объяснили причин моего тюремного заключения. Единственный документ, который я видел, – приказ фюрера о моем заключении в тюрьму, а о причинах я узнал впоследствии из бесед со своими высокопоставленными друзьями. Несомненно, Антонеску, глава румынского государства, еще до Сталинграда предупреждал Гитлера о слабости румынских дивизий и опасности их размещения на уязвимом участке фронта. Помня об этом, Гитлер не мог обвинить Антонеску и решил переложить вину за катастрофу на какого-нибудь немецкого старшего офицера и устроить показательную «порку». Поскольку командовавших дивизиями румын нельзя было трогать, а компетентных командующих армиями и группами армий было мало, верховное командование не могло позволить себе роскошь бросить их в тюрьму. Единственный, кто оставался, – командир корпуса, и это был я».
После пятимесячного тюремного заключения генерала неожиданно освободили – опять без каких-либо объяснений – и отправили в Ульм, где, несмотря на относительную молодость, он вел жизнь отставника, получая полную генерал-лейтенантскую пенсию. В Ульме он прожил с мая 1943-го по август 1944 года, а затем его грубо выдернули из мирной жизни и поручили командовать гарнизоном крепости Булонь. Поскольку это назначение подразумевало «оборону до последней капли крови», в Берлине явно кто-то помнил Фердинанда Хайма.
Хайм прибыл в Булонь в конце августа, как и Вильдермут, всего за несколько недель до окружения своего гарнизона и сразу понял, что крепость практически не готова к отражению атак со стороны суши. При назначении на новый пост он получил приказ командующего 15-й армией построить вокруг города оборонительный рубеж глубиной 10 километров, взорвать на этой территории все мосты, сровнять с землей здания и установить минные поля. Для такой грандиозной работы требовались сотни квалифицированных инженеров, коих у Хайма, естественно, не было. «Чтобы продемонстрировать, что задача выполнена, я очертил на карте большой красный круг», – цинично заметил Хайм.
Люди, окруженные в бетонных бункерах, явно смирились со своей судьбой. Многие из них понимали бесполезность сопротивления, когда тех же результатов можно было достичь, просто взорвав портовые сооружения. Неспособные на борьбу, они выражали охватившие их горечь и безысходность, тихо жалуясь друг другу на судьбу, посылая полные отчаяния письма домой или доверяясь личным дневникам. Выдержки из дневника одного из немецких офицеров в период осады Булони дают представление об этой атмосфере подавленности и фатализма:
« 7 сентября 1944 г. Окружены в Булони. Я давно знаю, что нам отсюда не выбраться. Очень тяжело привыкать к мысли, что жизнь подходит к концу и нам никогда не увидеть своих жен и детей. Если судьба будет благосклонна, может быть, я попаду в плен...
9 сентября 1944 г. Ночь прошла сравнительно спокойно. Вчера поздно вечером вражеские бомбардировщики атаковали передовые укрепления Булони. Господи, когда же целью станет сам город? Выживет ли кто-нибудь в ковровых бомбардировках? Неудивительно дойти до крайней степени отчаяния, когда находишься во власти британских ВВС, не имея никакого укрытия. Кажется, что всякая борьба бесполезна и все жертвы тщетны...
11 сентября 1944 г. Сегодня опять чудесная погода, небо безоблачное, ярко светит солнце. Как прекрасна могла бы быть жизнь, если бы не было войны. Наступит ли когда-нибудь мир? Весь день наши опорные пункты расстреливала дальнобойная артиллерия, а в промежутках налетали бомбардировщики. Французы эвакуируют население с окраин. Означает ли это, что главное представление начнется сегодня ночью? Боевой дух войск низок, и это неудивительно. Наши солдаты – главным образом пожилые семейные люди, а положение наше совершенно безнадежно.
12 сентября 1944 г. Дорогой дневник, как я рад, что ты у меня есть. Я записываю мысли, предназначенные семье и стране, и это меня успокаивает. Неумолимый враг стоит на границах фатерланда. Сможем ли мы удержать его там? Горе моей стране, если мы проиграем эту войну. Тогда жизнь не имеет смысла. Что станется с нашими детьми?
13 сентября 1944 г. Алкоголь – единственное спасение в нашем положении... Днем враг бомбил наши укрепления в Булони еще интенсивнее. Большинство гражданских уходят куда глаза глядят с жалкими пожитками. Какое трагическое зрелище. Когда же измученное человечество снова обретет мир?..
14 сентября 1944 г. Защитники порта истерично веселятся и пытаются утопить все тревоги в алкоголе. И эти похабные, совершенно не смешные шуточки! Я был бы счастлив убраться отсюда...
15 сентября 1944 г. Прошлой ночью я навестил лейтенанта Гауптмана, старого знакомого. У него такое же настроение – глубокая депрессия...
17 сентября 1944 г. Сегодня исполнилось ровно девять месяцев, как я в последний раз был в отпуске. Как же хорошо было дома. Какой контраст по сравнению с настоящим. Я только собрался позавтракать, как пришлось бежать в укрытие, и до сих пор мы сидим там. Вражеская артиллерия и бомбардировщики неистовствуют. Уже четыре часа дня. Я смотрю на ваши фотографии, мои любимые. Я уже успокоился и смирился со своей судьбой. Что будет, то будет. Молю Бога защитить и направить вас. ...Весь день по нашим позициям ведется артиллерийский огонь. Мы не можем пошевелиться. Потом услышали, как приближаются танки; пришлось капитулировать. Удивительно, что мы до сих пор живы...»
