Таково было настроение одного из доблестных защитников Булони, поклявшихся генералу Хайму удерживать свой опорный пункт «до последней капли крови». В приведенных выдержках из дневника не чувствуется ни решимости, ни воли к борьбе до конца, чего требовал от своих последователей Гитлер; лишь робкая надежда на то, что судьба будет добра и сохранит автору тех строк жизнь в лагере для военнопленных. Учитывая пессимизм, охвативший гарнизон Булони, не стоит удивляться, что, когда 23 сентября после шестидневной осады крепость сдалась канадцам, более 9500 немецких солдат и офицеров предпочли жизнь в плену ореолу мучеников. И они приняли это решение, несмотря на то что, по словам генерала Хайма, число погибших и раненых в крепости было «на удивление невелико». Хайм пылко уверял, что приказ «обороняться до конца» означал оборону не «до последнего солдата», а «до последней пули». Неужели он забыл о клятве, которую сам же заставил подписать своих подчиненных: «до последней капли крови»? «Когда я понял, что с военной точки зрения ситуация безнадежна, – сказал комендант Булони, – я почувствовал, что могу капитулировать с чистой совестью». Хайм также забыл упомянуть о своих личных претензиях к национал-социализму. Вряд ли он горел желанием умирать за эту идеологию.
Хайм часто думал о несовместимости своей клятвы умереть в бою со своим решением остаться в живых. «Нам, продуктам западной цивилизации, трудно жертвовать жизнью в безнадежной ситуации, – сказал он. – Это главная причина, по которой мои войска предпочли плен смерти в бункерах. Чем дальше на Восток, тем менее важной считается смерть. Японцы вовсе не боятся смерти, и русские почти так же неустрашимы. В Англии и Америке жизнь ценится высоко; и в военное время все делается для того, чтобы сохранить жизнь и избежать бессмысленных потерь. Мы, немцы, находимся посередине».
Теперь предстояло выкурить немцев из порта Кале. Эта крепость с ее огромными 21-сантиметровыми и 38-сантиметровыми морскими орудиями сильно докучала жителям южной Англии. После падения Франции эти чудовищные орудия обстреливали союзные конвои, снующие в узком проливе Па-де-Кале, и поливали огнем английский город Дувр. Пора было положить этому конец. Канадцы методично брали порт за портом, тщательно готовя каждую атаку, и стали экспертами в технике выбивания немцев из бетонных бункеров. В Кале и соседнем опорном пункте на мысе Гри-Нэ находилось около 9 тысяч немецких солдат и офицеров под командованием подполковника Людвига Шредера.
Если генерал-лейтенант Хайм считал защиту Булони безнадежным делом, то комендант Кале просто не обладал достаточной квалификацией для организации обороны. Если бы Кале считали важным опорным пунктом, то никогда не назначили бы командующим гарнизоном такую серую личность, как Людвиг Шредер. Его звание было сравнительно низким для этого значительного идеологического поста; он получил назначение, потому что случайно попался под руку, а не обладая необходимыми качествами. В свои сорок три года он неизменно выглядел усталым и смиренным. После невыразительной военной карьеры на востоке его назначили в 59-ю пехотную дивизию в Па-де-Кале. Когда 30 августа дивизия эвакуировалась из Кале, Шредера оставили оборонять последний рубеж.
История Кале почти в точности повторяет истории Булони и Гавра. Союзники перехватили целый мешок писем, отправленный защитниками Кале в Германию. В письмах из Кале ощущаются те же апатия и покорность судьбе, как и в остальных крепостях. Следующее письмо немецкого ефрейтора родителям вполне типично.
«4 сентября 1944 г. Я еще жив. Возможно, это мое последнее письмо всем вам. Мы в порту Кале и очень скоро попадем в окружение. Кольцо сжимается. Чем все это закончится – смертью или пленом, – я не знаю. Как в панике бросали наши опорные пункты, рассказать невозможно. Днем и ночью обстрелы и бомбежки, город похож на Сталинград. Да! «Атлантического вала» больше нет. И не солдаты виноваты в этой неразберихе. Я и представить не мог, что все так обернется. Я дорого дал бы за то, чтобы не видеть смерть вокруг. Я видел такое, что вряд ли вы сможете себе представить...»
В общем, когда 25 сентября канадцы атаковали Кале, они встретили врага, жаждавшего погибнуть за фатерланд не больше, чем защитники Булони. Пять дней боев и 9100 сильных, здоровых, слегка потрясенных немцев затосковали за колючей проволокой лагеря для военнопленных.
Как и коменданты Гавра и Булони, Шредер не воспринял свою клятву «сражаться до конца» дословно. «Возможно, подразумевалось, что я должен сопротивляться до последнего солдата, – сказал Шредер, пытаясь спрятаться за формальностями, – но лично я не видел такой письменный приказ. Признаю, что я сдал порт, не понеся особых потерь, и меня могли отдать под суд за невыполнение приказа. Но у меня было мало боеприпасов, а боевой дух моих войск был слишком низким; они не могли бы долго сопротивляться». Говоря о низком боевом духе гарнизона Кале, подполковник Лювиг Шредер забыл упомянуть, что вряд ли он был лидером, способным вдохновить своих солдат на подвиг самопожертвования.
С падением Кале в оборонном рубеже прибрежной Франции осталось всего четыре опорных пункта: Лориан, Сен-Назер, Киброн и Дюнкерк. Ожесточенное сопротивление немцев и до основания разрушенные портовые сооружения Бреста убедили генерала Эйзенхауэра в том, что не стоит зря тратить людские и материальные ресурсы. Хотя в письмах и показаниях пленных двенадцатитысячного гарнизона Дюнкерка сквозила все та же депрессия, верховный главнокомандующий союзными войсками решил не бросать крупные формирования на захват оставшихся маленьких гаваней на северном побережье Франции. От амбициозного гитлеровского плана остались жалкие воспоминания. Эйзенхауэр решил выделить войска, необходимые для окружения «крепостей», и запереть еще 50 тысяч немецких солдат в бетонных бункерах. Это было не менее эффективно, чем их захват. До конца войны они слушали призывы своих командиров не дезертировать; читали в листовках союзников о том, как хорошо дезертировать и укрыться от постоянных авианалетов и артиллерийских обстрелов; периодически пытались пополнить иссякающие запасы продовольствия и с тревогой ждали крупномасштабного наступления противника. В общем, им жилось бы гораздо счастливее в лагере для военнопленных.
Маленькие порты Франции были так сильно разрушены, что пришлось бы восстанавливать их долгими неделями, прежде чем они на что-либо сгодились бы. Овладение ими не решило бы колоссальных проблем снабжения, с которыми союзники столкнулись в конце сентября 1944 года. Единственной гаванью, способной поддерживать сражавшиеся войска численностью более двух миллионов человек, был Антверпен. Зависимость от переброски продовольствия, вооружения и горючего с баз Шербура и побережья Нормандии по железной дороге уже начала замедлять широкое наступление союзных армий. Решение о воздушно-десантной операции в Голландии отсрочило открытие порта Антверпена, и теперь генерал Эйзенхауэр приказал Северной группе армий «в первую очередь» заняться Антверпеном.
Поскольку для немецкого верховного командования на западе неожиданный захват союзниками Антверпена стал неприятной неожиданностью, портовые сооружения остались практически невредимыми, и их можно было быстро привести в рабочее состояние. Немцы успели вывести через дельту Шельды 15-ю армию и оставили на подступах к порту две пехотные дивизии. Не отказываясь от своей маниакальной идеи заставлять солдат сражаться до последней капли крови, Гитлер приказал защищать подступы к Антверпену как крепости. Разумеется, все начиная с командиров дивизий и до рядовых должны были поклясться защищать свои позиции до конца. В реальности клятва, принесенная на острове Валхерен к северу от Шельды, была еще более специфичной и детальной, чем обычно. Один из ее пунктов гласил: «Я торжественно клянусь защищать этот укрепленный сектор до конца ценой своей собственной жизни. Даже если враг прорвется справа и слева от меня, я не имею права покинуть позиции или вступить в переговоры с врагом». Таким образом, становилось труднее трактовать в свою пользу слова «до конца».
