24 апреля генерал-полковник Риттер фон Грейм, находившийся в Мюнхене, получил по телеграфу приказ явиться в рейхсканцелярию. Фон Грейм и его личный пилот Ханна Рейч прибыли в бункер Гитлера вечером 26 апреля. Их полет изобиловал приключениями: дважды их атаковали советские истребители, фон Грейму раздробило правую ногу. Когда личный врач Гитлера занимался ногой фон Грейма, в палату вошел фюрер.
– Вам известно, зачем я вас вызвал? – спросил Гитлер фон Грейма.
– Нет, мой фюрер.
– Герман Геринг дезертировал. Он предал меня и фатерланд. За моей спиной он установил контакт с врагом. Это трусость. Вопреки моим приказам, он бежал в Берхтесгаден ради собственного спасения. Оттуда он послал мне дерзкую телеграмму. Он заявил, что я когда-то назвал его своим преемником; теперь, когда я не имею возможности управлять из Берлина, он готов править страной вместо меня из Берхтесгадена. Он заканчивает телеграмму ультиматумом: если он не получит ответ от меня к девяти тридцати даты отправления его телеграммы, то будет считать, что я ответил положительно. – Прикрыв глаза, Гитлер очень тихо добавил: – Я приказал немедленно арестовать Геринга как предателя рейха, снял его со всех постов и изгнал из всех организаций. Вот почему я вызвал вас. Я назначаю вас преемником Геринга на посту главнокомандующего люфтваффе. Я пожимаю вам руку от имени немецкого народа.
Чуть позже в тот же вечер Гитлер вызвал в свою комнату Ханну Рейч. Она вспоминает, что лицо фюрера прорезали глубокие морщины, глаза постоянно слезились. Очень тихо Гитлер сказал:
– Ханна, вам предназначено умереть со мной. У каждого из нас есть вот такой флакон с ядом. – Гитлер вручил ей два флакончика: один для нее, другой для фон Грейма. – Я не хочу, чтобы хоть один из нас попал к Красной армии живым; не хочу, чтобы они нашли наши тела. Каждый из нас отвечает за уничтожение своего тела, останки должны быть неузнаваемыми. Наши с Евой тела сожгут. Вы можете выбрать собственный способ. Пожалуйста, проинформируйте фон Грейма.
Рейч в слезах рухнула на стул не потому, как она уверяет, что ее потрясла близость собственной смерти, а потому, что впервые поняла: фюрер считает свое дело проигранным. Сквозь рыдания она произнесла:
– Мой фюрер, почему вы остаетесь здесь? Почему Германия должна лишиться вас? Когда сообщили, что вы остаетесь в Берлине до конца, люди содрогнулись от ужаса. «Фюрер должен жить, чтобы жила Германия», – говорили они. Спасайтесь, мой фюрер, это воля всех немцев.
– Нет, Ханна, если я умру, то умру за честь нашей страны. Как солдат, я должен подчиниться своему приказу: защищать Берлин до конца. Дорогая девочка, я не предполагал, что до этого дойдет. Я твердо верил, что Берлин защитят на берегах Одера. Все наши войска были брошены на Одер. Можешь поверить, когда все наши усилия закончились ничем, я ужаснулся сильнее всех. А потом, когда началось окружение, я осознал, что в Берлине осталось три миллиона моих сограждан. Я решил, что должен остаться и защищать их. Оставаясь здесь, я верил, что подаю пример всем наземным войскам; они придут и спасут город. Я надеялся, что они приложат сверхчеловеческие усилия, чтобы спасти меня и вместе со мной три миллиона моих сограждан. Но, моя Ханна, я все еще надеюсь. Армия генерала Венка приближается с юга. Он должен и сможет отогнать врагов достаточно далеко, чтобы спасти наш народ. Мы отступим, но не сдадимся.
Гитлер говорил так, как будто свято верил своим словам. Закончив тираду, он зашагал по комнате быстрой, спотыкающейся походкой, сжав руки, то вскидывая, то опуская голову. Хотя в его словах звучала надежда, Ханна клянется, что весь его облик говорил о том, что война закончена.
На следующее утро Ханну Рейч познакомили с другими обитателями бункера. 27 апреля там находились Геббельс и его жена с их шестью детьми; статс-секретарь Нойман; правая рука Гитлера рейхслейтер Мартин Борман; Ева Браун; обергруппенфюрер (генерал) Фегелейн, представитель Гиммлера в ставке Гитлера и муж сестры Евы Браун; доктор Лоренц, представитель прессы; офицеры, представлявшие разные рода войск; Хевель из офиса Риббентропа; личный пилот Гитлера; две женщины-секретаря Гитлера и его личный врач; множество ординарцев и курьеров. Рейч уверяет, что это вся компания.
К вечеру 27 апреля обергруппенфюрер Фегелейн исчез. Вскоре доложили, что он схвачен на окраине Берлина, переодетый в гражданскую одежду и притворившийся беженцем. Новости немедленно доложили Гитлеру, и тот немедленно приказал расстрелять беглеца. Предательство Фегелейна потрясло фюрера, в тот вечер он высказывал сомнения в позиции Гиммлера, подозревая, что лидер СС знал о побеге Фегелейна, а может, даже попустительствовал своему представителю.
Рейч рассказывает, что предательство Геринга безумно разъярило Геббельса. Он, как зверь, метался по своей маленькой роскошной комнате, бормоча гнусные ругательства в адрес лидера люфтваффе. Опасная военная ситуация – вина Геринга. Все нынешние трудности – вина Геринга. Близкое поражение в войне – тоже вина Геринга.
Насколько помнит Рейч, последнее, что сорвалось с губ мастера пропаганды: «Мы падем во славу рейха, но Германия будет жить вечно». Даже Рейч признает, что, несмотря на напряженность ситуации, Геббельс переигрывал. Выслушав все тирады, Рейч и фон Грейм с печалью спрашивали друг друга: «Неужели эти люди правили нашей страной?»
Фрау Геббельс показалась Ханне Рейч отважной женщиной, воплощением национал-социалистского женского образа. Глубоко озабоченная судьбой своих детей в случае поражения, фрау Геббельс сказала Ханне: «Дорогая Ханна, конец близок. Вам придется помочь мне, если я проявлю слабость. Вы должны помочь мне лишить жизни моих детей. Они принадлежат Третьему рейху и фюреру. Когда рейх и фюрер перестанут существовать, на земле не останется места и для них. Но вы должны помочь мне. Больше всего я боюсь, что в последний момент у меня дрогнет рука».
Ханна верит, что в последний момент ее рука не дрогнула.
У Геббельсов было шестеро детей: двенадцатилетняя Хельга, одиннадцатилетняя Хильда, девятилетний Хельмут, семилетняя Хольде, пятилетняя Хедда и трехлетняя Хайде. Они были единственным ярким пятном в окутанном предчувствием смерти бункере. Рейч учила их песенкам, которые они пели для фюрера и раненого фон Грейма. Они обожали болтать о «пещере» и «дяде фюрере»; хотя наверху падали бомбы, ничто не угрожало им, пока он рядом. И потом ведь «дядя фюрер» сказал, что скоро придут солдаты и прогонят врагов, а тогда можно будет поиграть в саду. Все в бункере охотно вступали в эту игру, помогавшую отвлечься от мрачных мыслей.
Ханне Рейч казалось, что подруга Гитлера Ева Браун старательно играла отведенную ей в окружении фюрера роль выставочного экспоната. Большую часть времени она полировала ногти, причесывалась, каждый час переодевалась; в общем, занималась своей внешностью. Похоже, она воспринимала перспективу смерти с фюрером как нечто само собой разумеющееся, как будто говорила: «...Разве эти отношения не длились двенадцать лет? Разве я не пыталась покончить с собой, когда Гитлер хотел избавиться от меня? Так умереть гораздо легче и достойнее...» А вслух она постоянно восклицала: «Бедный, бедный Адольф, всеми брошенный, всеми преданный. Лучше бы умерли десять тысяч других, чем Германия лишилась Адольфа».
