Иногда установление Советской власти в губернии начиналось не с губернского центра, а с крупного города, обычно промышленного центра – с Екатеринбурга Пермской губернии, Брянска Орловской губернии, Белгорода Курской губернии, Сызрани Симбирской губернии, Онеги Архангельской губернии и др.
Схема развития событий различалась прежде всего тем, пришлось ли проливать кровь при установлении Советской власти. Обычно сначала образовывались ВРК и орган, аналогичный КСРР или московскому КОБ. Между ними начинались переговоры. Бывало, что стороны создавали «однородные социалистические» органы управления, но они распадались, когда большевики считали, что соотношение сил сложилось в их пользу. Опираясь на тыловые гарнизоны и Красную гвардию, часто при помощи приезжих красных отрядов (как, например, в случае с Калугой 28 ноября), большевики подавляли сопротивление вооруженных противников Советской власти (если таковые были сильны), проводили аресты. Если Совет не поддерживал большевиков, они могли провести и «расширенное заседание», которое принимало нужные решения. Бывало, что разгонялись и прежние исполкомы Советов. Власть переходила к ВРК, и лишь после того, как Совет поддерживал Советскую власть, он получал властные полномочия. Дольше других держались городские думы, потому что на них лежала работа по поддержанию хозяйственной жизни города. Как только лидеры Совета решали, что смогут сами справиться с ней, разгонялись и думы.
Смене власти способствовало ухудшение социально-экономической ситуации. Польский социалист В. Солский отмечает крайнее раздражение жителей Минска в октябре 1917 г.: «Над страной нависла злоба – злоба всех против всех. В Минске на улице шли летучие митинги, но ораторам уже не давали говорить, никто не хотел никого слушать. Когда где-нибудь собиралась группа прохожих, то можно было быть уверенным, что дело кончится дракой».
[97] Это раздражение имело понятное объяснение. К моменту переворота в Петрограде снабжение фронта и города продовольствием было уже расстроено, прежде всего из-за развала транспорта. Поезда перестали ходить регулярно, в городе нарастали инфляция, спекуляция и в то же время дефицит товаров: «Трудно было получить что-либо даже по высоким ценам».
[98] Это создавало благоприятную обстановку для смены власти в городах, зависимых от подвоза продовольствия из хлебопроизводящих регионов. Бездействие Временного правительства в условиях экономического развала создало такую ситуацию, при которой даже далекие от социалистических идей обыватели готовы были поддержать тех, кто был настроен решительно менять развалившуюся социально-экономическую систему.
Однако, как пишет В. Солский, «в Минске, в начале октября, никто не знал, что “кризис назрел”. Минские большевики занимались в это время, главным образом, подготовкой выборов в Учредительное собрание…»
[99] Под «никто» мемуарист понимает прежде всего политиков, потому что население, как видно из его же приведенных выше слов, было уже в достаточной степени раздражено кризисом, чтобы желать перемен. Однако провинциальные города не могли дать сигнал к этим переменам, и политики привычно ориентировались на события в столице. Они работали по старой программе, пока Петроград не дал иных указаний. Но от региональных центров зависело, не окажется ли Совнарком в изоляции, не превратится ли Петроград в аналог Парижской коммуны, со всех сторон окруженной враждебной провинцией.
Ситуация в Минске не только важна с точки зрения контроля над Западным фронтом, но и типична, так как там большевики колебались между мирными и военными способами взятия власти. На примере Минска можно рассмотреть механизм борьбы за власть Советов в регионе. Радикальная акция большевиков в Петрограде не сразу встретила понимание минских большевиков. 23 октября они вошли в многопартийный Комитет спасения революции.
По мнению Д. Солского, один из лидеров местных большевиков А. Мясников знал о предстоящем в Петрограде перевороте заранее, потому что редактируемая им газета «Буревестник» оперативно отреагировала на события и стала называть сторонников Керенского «корниловцами».
[100] Действительно, в газете говорилось: «Необходимо прежде всего вырвать власть у корниловцев и передать ее Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».
[101] Однако это скорее гипотеза, чем доказательство.
Конкретные обстоятельства переворота минским большевикам были не ясны. Главный вопрос, который обсуждался ими 25 октября: кто взял власть – только большевики или II съезд Советов, что предполагало участие эсеров и меньшевиков (как известно, это предположение оказалось ошибочным). Большевик Р. Пикель и участвовавшие в совещании представители Польского социалистического объединения (ПСО) С. Берсон и В. Солский эмоционально требовали ответа на этот вопрос, но Мясников не мог или не хотел его дать. Приняв к сведению факт перехода власти к съезду Советов, участники совещания решили «снестись с представителями других партий – меньшевиками, эсерами и бундом – и вместе с ними составить воззвание к населению города, призывая его к спокойствию и поддержке новой власти».
[102] Согласие эсеров и эсдеков на такое воззвание могло быть получено только в случае формирования в Петрограде однородного социалистического правительства. То есть большевики исходили именно из такого сценария.
Большевики были готовы к продолжению сотрудничества с социалистами, хотя после перевыборов Минского Совета в сентябре большевики получили 184 места, эсеры – 62, меньшевики – 25, бундовцы – 21. 41 место отошло к беспартийным, которые в основном поддерживали большевиков. То есть, большевики «обладали таким большинством, что могли делать, что хотели. Но они стремились к тому, чтобы работать вместе с другими социалистическими партиями»,
[103] – вспоминал член Совета В. Солский.
