В то же время большевики стали практически готовиться к силовой борьбе за власть в Минске. Именем Съезда Советов они освободили арестованных ранее солдат и сформировали из них отряд под командованием прапорщика Ремнева. Этот отряд выставил караулы в центре Минска.
[104]
В. Солский вспоминает, что «даже солдаты, поддерживавшие новую власть, были угрюмы, неохотно разговаривали с прохожими. В Совете настроение тоже было нервное, но тоже не приподнятое, не радостное. Я хорошо это помню, потому что кто-то обратил внимание Мясникова на “депрессию”. Мясников сказал, что “радоваться нечему” и что “дело только начинается и еще неизвестно, как кончится”».
[105]
26 октября был выпущен «Приказ № 1 населению Минска и окрестностей», подписанный Минским Советом. В нем, в частности, говорилось, что власть перешла к Минскому Совету, который обратился «ко всем революционным организациям и политическим партиям с предложением немедленно приступить к организации революционной власти на местах».
[106] Приказ был принят минскими большевиками (формально – президиумом исполкома Совета), и они намеревались сконструировать многопартийную власть. Взятие власти большевиками в Петрограде большевики Западной области называли не пролетарским восстанием или революцией, а «народным движением».
[107]
В приказе говорилось также о введении цензуры с целью пресечения «волнующих население слухов», но В. Солский пишет, что в реальности до середины ноября существовала свобода слова и продавались газеты всех направлений. Однако указание на цензуру вызвало протесты со стороны тех самых социалистических партий, которые приглашались к созданию «власти на местах», и они потребовали созыва исполкома Совета (следовательно, приказ на самом деле был принят не им). Интересно, что собрание исполкома, по воспоминаниям В. Солского, началось с обсуждения не переворота в Петро граде и не организации власти в Минске, а именно с вопроса о цензуре. Социалисты сделали его пунктом нападения на большевиков. «Мясников обещал, что приказ о цензуре не будет проведен в жизнь», но это не успокоило социалистов. Представитель эсеров обвинил большевиков в принятии решений от имени Совета, хотя это может делать как минимум исполком, а не его технический орган президиум (где большевики обладали монополией). Мясникову пришлось оправдываться отсутствием времени и тем, что вот теперь исполком созван – и можно все обсудить. «Но никаких решений принято не было – меньшевики, эсеры и бундовцы говорили, что у них нет еще достаточных данных, чтобы судить о создавшемся положении».
[108]
26 октября командующий Западным фронтом генерал П. Балуев ввел в Минск 2-ю Кавказскую («Дикую») дивизию. «Бородатые, угрюмые, молчаливые текинцы в длинных черных бурках, не слезая с лошадей, запрудили всю Губернаторскую улицу и часть Захарьевской. Они перекликались между собой на непонятном языке. По-русски они не понимали или притворялись, что не понимают… Я и другие члены Исполкома пытались разговаривать с текинцами, но они не отвечали на наши вопросы».
[109] Ситуация напоминала корниловское выступление. Впрочем, генерал Балуев не собирался разворачивать бои в Минске, согласился на сотрудничество с Советом и не планирует выступать против нового правительства.
[110] Дивизия была выведена из города – ее там негде было расположить. Скорее это была вооруженная демонстрация в защиту порядка. Но какого порядка?
В этих условиях «угрозы контрреволюции» большевики создали ВРК, в который включили президиум Минского Совета, бюро Областного комитета Советов Западной области, большевиков из исполкома Советов Западного фронта, Минского железнодорожного комитета и частей Минска. От имени исполкома они пригласили в ВРК представителей воинских частей.
[111]
ВРК было занялся арестами, но первого же арестованного за расклейку эсеровских плакатов решили отпустить, потому что исполком постановил, что членов социалистических партий арестовывать нельзя. 27 октября в Минске произошли столкновения между силами Минского Совета и прибывшими в город караульными отрядами армейских комитетов, которые еще контролировались социалистами.
[112] В этот момент «Мясников не знал, какие воинские части поддерживают Ревком. Никто этого не знал. Положение было такое, что солдатские массы сами не знали, что они сделают – завтра, через час и даже через несколько минут. Солдаты некоторых “эсеровских” частей, вызванных с фронта Комитетом спасения, присоединились к караулам 1-го Революционного полка имени Минского Совета, то есть к большевистским частям. Но были и случаи перехода солдат этого полка к частям, поддерживавшим Комитет Спасения».
[113]
В этих условиях большевики не решились взять власть в Минске, пока была не ясна ситуация в войсках Западного фронта. В ночь на 28 октября исполком Совета заключил соглашение с Комитетом спасения революции (КСР), к которому и перешла власть в Западной области. КСР включал левые партии (большевики вошли не непосредственно, а через Совет,
[114] чтобы потом легче было разорвать соглашение). Вопрос о власти должен был решаться не в Минске. В обмен большевики добились обязательства КСР не посылать войска с Западного фронта для подавления выступления большевиков.
[115] В это время велись переговоры о создании однородного социалистического правительства. Но если компромисс не состоится, тогда, как считал один из лидеров минских большевиков К. Ландер, время будет работать на большевиков. Он говорил Солскому, что «все зависело от Петрограда: если там Ленин окончательно победит, то в Западной области Комитет Спасения Революции не сможет удержать власть. Во всяком случае надо избежать кровопролития».
[116] В. Кнорин настаивал, что большевики вошли в КСР, чтобы выиграть время.
[117] Но точно ли время работало на них? Здесь дело было не только в выжидании более благоприятного момента для удара или исхода борьбы в Петрограде и Москве. Солский настаивает, что присутствовал при споре минских большевиков после заключения соглашения. Мясников был им не доволен и считал, что нужно продолжить вооруженную борьбу за Советскую власть, но «Мясникову возражали Алибегов, Пикель и другие. Они говорили, что вопрос вовсе не в том, кто сильнее: войска революционного комитета или отряды Комитета Спасения. Большевики ни в коем случае не могут идти на вооруженную борьбу с другими социалистическими партиями… Те самые люди, которые в корниловские дни проявили большую энергию и немалые организаторские способности, сейчас, после переворота в Петрограде, никакой энергии не проявили. Они ждали развития событий».
[118] Ландер и в декабре говорил Солскому о «необходимости совместной работы с меньшевиками, бундовцами и эсерами».
[119]
