В январе в армии проходила фактическая демобилизация, которая привела к распаду даже Минского революционного полка, служившего опорой большевиков. Сохранялся Польский революционный полк, потому что при сохранении германского фронта возвращение поляков домой было затруднительно. По той же причине возросло значение корпуса Довбор-Мусницкого.
Облискомзап объявил о демобилизации корпуса, что противоречило предварительным договоренностям представителей советской власти с Довбором.
[599] Генерал перенес свою ставку из Минска в Рогачев и 12 января объявил войну Советской России. Мясников надеялся использовать против улан польский революционный полк, но польские представители в Облсикомзапе воспротивились против этого, их поддержали Ландер и другие участники заседания.
[600]
Советские власти провели аресты членов Союза земельных собственников и польских священников, угрожая, что если Довбор не подчинится советской власти, то арестованные будут отправлены в Петроград – в Петропавловскую крепость и «на попечение матросов Балтийского флота».
[601] После недавнего убийства матросами кадетских лидеров Шингарева и Кокошкина это выглядело как угроза расправы. Но подобные угрозы не произвели на Довбора должного впечатления.
25 января произошел бой под Бобруйском. Красные стали теснить поляков. Удалось с боем разоружить часть легионеров под Витебском. Взяв Жлобин, советские отряды продвинулись к Рогачеву и взяли его 31 января. Остатки 1-й польской дивизии отошли в Бобруйск. 30 января за помощь Довбору была распущена Белорусская войсковая рада, а часть ее членов арестована. Однако дальнейшее наступление красных на Бобруйск шло медленно, и Довбору удалось продержаться до начала немецкого наступления. 19 февраля он нанес успешный удар по красным под Осиповичами и двинулся на Минск, куда наступали также и немцы. Красные оставили город, и он на короткое время перешел под контроль местных польских формирований, а затем был оккупирован Германией. Корпус Довбора перешел под германское командование и в мае был расформирован.
9 марта 1918 г., после оккупации Минска немцами, Совет Белорусского съезда опубликовал II уставную грамоту «К народам Белоруссии», провозгласившую Белорусскую народную республику «в границах расселения и численного преобладания белорусского народа». Грамота также подтверждала, что на территории БНР будет проводиться социализация земли, будут введены восьмичасовой рабочий день и национально-персональная автономия для национальных меньшинств. Грамота не определяла, считает ли БНР себя независимой от России. 19 марта Совет съезда собрался на торжественное заседание в расширенном составе и был переименован в Раду БНР. Председателем президиума Рады стал социалист И. Середа.
[602] 24 марта Рада провозгласила независимость Белоруссии от России.
Все это было игрой в государственность. Германские оккупационные власти игнорировали претензии Исполкома (затем Народного секретариата) и Рады на роль государственных органов. Не помогло и «отделение от России». Раду покинули представители земств, связывавшие будущее страны с Россией (что, помимо прочего, ударило по финансированию Рады, которая оставалась на деле не государственным, а общественным органом). После выдержанной в униженных тонах телеграммы Рады императору Вильгельму 25 апреля из Народного секретариата вышла его левая часть. Но император опять не снизошел до того, чтобы заметить «белорусское государство».
[603] Деятели Рады взаимодействовали с оккупационными властями как местные общественные деятели по вопросам культурного и хозяйственного развития, но не признавались в качестве полномочных представителей местного населения. В Германии разрабатывались различные проекты территориального разделения, в которых не было места для белорусского государства.
За Кавказом
Приход большевиков к власти в Центральной России поставил перед ними множество проблем, среди которых Закавказье пока находилось ближе к концу списка. Но все же оно не выпадало из поля зрения Ленина и его соратников, среди которых был и грузин И. Сталин, и армянин С. Шаумян, 16 декабря 1917 г. назначенный чрезвычайным комиссаром СНК РСФСР по делам Закавказья, то есть, в прежней терминологии, – наместником на Кавказе. Правда, подведомственная Шаумяну территория по большей части не признавала советское правительство. Но во всех частях Закавказья было немало сторонников большевистского социального проекта – от леворадикальной интеллигенции до тюркских крестьян, принявшихся жечь усадьбы тюркских же помещиков, которые наивно искали объяснение социальных конфликтов в происках большевиков. По словам бека С. Шамхорского, это Шаумян, «желая предотвратить армяно-татарскую резню, натравливал… крестьян на помещиков».
[604]
В обращении к крестьянам-мусульманам Шаумян писал: «Не нужно убивать ваших ханов и беков, их жен и детей, не нужно жечь и уничтожать их имущество. Когда вы лишите их земли и богатства, ханы и беки не будут уже вам страшны, а имущество их и дома пусть сохраняются в целости для вас. И то, что вы отбираете у помещиков, должно принадлежать всем крестьянам сообща, а не отдельным лицам, которые могут сделаться новыми беками для вас».
[605] Крестьяне продолжали восстанавливать социальную справедливость в своем понимании – ведь на территории Азербайджана к концу XIX в. менее 4 тыс. помещиков владели 688 тыс. десятин, а 50 тыс. крестьян – 427 тыс. десятин, да еще и худшего качества.
[606] Но погромив помещиков, крестьяне голосовали за своих мусульманских депутатов. На Кавказе социальная борьба дополняла, но не пересиливала национально-религиозную самоидентификацию.
На захват власти в Петрограде большевиками национальные и социалистические партии Закавказья ответили 15 ноября 1917 г. созданием правительства, не признававшего власть Советов, – Закавказского комиссариата во главе с грузинским меньшевиком Е. Гегечкори. Это правительство считалось автономным региональным и, подобно Центральной раде Украины, готово было участвовать в создании центральной российской власти на федеративных началах. Центром многонациональной оппозиции большевизму в Закавказье стала вотчина грузинских меньшевиков Тифлис. Их лидеры Н. Чхеидзе, И. Церетели и другие на протяжении 1917 г. были вовлечены в столичную борьбу партий и стали лидерами общероссийской социалистической демократии образца 1917 г. После Октябрьского переворота национальная почва, как казалось, позволяла совершить в Грузии то, что не удалось в Петрограде. Грузинские социал-демократы А. Чхенкели, Е. Гегечкори, Н. Жордания и другие выдвинулись на роль лидеров закавказской демократии и главных защитников ее от большевизма.
