Однако 3 марта против интервенции, во всяком случае на этом этапе, на обеде с союзными послами высказался Вильсон. Формально потому, что японская интервенция могла настроить русское население против союзников.
[785] Но реальные причины американского сопротивления японской интервенции весной 1918 г. заключались в японо-американских противоречиях. Вильсон аккуратно намекнул на отсутствие уверенности, что Япония вернет России занятые территории. Расширение сферы влияния Японии противоречило интересам США.
Колебания Вильсона и споры о ратификации Брестского договора в России отложили планы интервенции против Советской власти. К тому же на Западном фронте начинается германское наступление – последняя попытка пробить фронт Антанты.
14 марта Бальфур заявил: «Большевистское правительство – я полагаю искренно – желает сопротивляться германскому проникновению, но я боюсь, что эта надежда слишком поздняя, ибо как они могут сопротивляться, если они сами или их предшественники разрушили те условия, которые сделали сопротивление возможным».
[786] Союзники руками Японии готовы оказать помощь, но не сейчас, а когда об этом попросит Россия – либо большевики, либо другая авторитетная сила.
В условиях германского наступления 24–28 февраля по предложению американского посла Френсиса большинство представительств союзников переехало в Вологду. Часть миссий, включая французскую, итальянскую, бельгийскую и сербскую, попыталась эвакуироваться через Финляндию, но после некоторых злоключений приехала в Вологду.
Отъезд послов дал дополнительную сферу свободы неофициальным представителям союзников. 5 марта – после подписания Брестского мира, но до его ратификации – Ленин встретился с Робинсом, а Троцкий – с Локкартом. Они обсуждали возможность помощи России со стороны союзников в случае возобновления военных действий Германией. 9 марта под влиянием Робинса посол Френсис сообщил в Госдепартамент: «Советское правительство является единственной силой, которая в состоянии оказать сопротивление германскому наступлению».
[787]
Вильсон направил IV съезду Советов, обсуждавшему ратификацию Брестского мира, послание, в котором признал, что сейчас США не могут оказать России эффективную помощь, но в дальнейшем окажут содействие восстановлению ее независимости (довольно двусмысленное заявление – ведь формально Россия и не теряла независимости). Съезд ответил, что скоро пролетарии сбросят капиталистическое ярмо во всем мире.
Последний раз Ленин поинтересовался у Робинса, можно ли рассчитывать на помощь в борьбе с Германией со стороны Антанты, уже во время IV съезда Советов, направляясь на трибуну, чтобы требовать ратификации Брестского мира. Но Робинсу нечего было обещать – равно как Садулю и Локкарту. Союзники в этот критический момент не были намерены оказать такую помощь Советской России, которая могла бы практически помочь отразить немецкое наступление.
И все-таки мир
Хотя немецкое наступление на Петроград в это время уже прекратилось, делегация Совнаркома подписала с делегациями Германии, Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарии 3 марта 1918 г. мирный договор в Бресте. По его условиям Россия отказывалась от прав на территорию к западу от очерченной договором линии. Россия теряла права на Финляндию, Польшу, Украину, Прибалтику и часть Закавказья. «Точное определение этой линии будет выработано русско-германской комиссией». Судьбу данных территорий теперь должны были решать победители: «Россия отказывается от всякого вмешательства во внутренние дела этих областей. Германия и Австро-Венгрия намереваются определить судьбу этих областей по снесении с их населением» (ст. 3 Брестского мирного договора). Османская империя получала назад Восточную Анатолию, а также округа Ардагана, Карса и Батума. Там «новый строй» должно было установить население «в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией».
Отдельно оговаривались отношения с УНР: «Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой и признать мирный договор между этим государством и державами Четверного союза. Территория Украины незамедлительно очищается от русских войск и русской Красной гвардии. Россия прекращает всякую агитацию или пропаганду против правительства или общественных учреждений Украинской Народной Республики» (ст. 6).
Стороны договаривались не поддерживать агитацию против правительств друг друга. Россия проводила «полную демобилизацию своей армии, включая и войсковые части, вновь сформированные теперешним правительством» (ст. 5). После этого Германия обязывалась очистить территории, занятые ею к востоку от линии, закрепленной в соглашении. Ст. 9 договора гласила, что стороны взаимно отказываются от возмещения своих военных расходов, то есть государственных издержек на ведение войны, равно как и от возмещения военных убытков.
[788] Это было уступкой принципу мира без контрибуций, как выяснится – временной.
Подписав соглашение, советская делегация огласила полное горечи заявление: «Этот мир продиктован с оружием в руках… Это – “мир”, который под предлогом освобождения российских “окраин” на деле превращает их в немецкие провинции… Германия силой оружия занимает области с чисто русским населением и устанавливает там режим военной оккупации и дореволюционного строя».
[789] Советские представители не скрывали, что рассматривают этот мир как временный. Но Германия была уверена в своих силах.
Последнюю попытку остановить капитуляцию перед империализмом левые коммунисты предприняли на VII чрезвычайном съезде РСДРП(б) (6–8 марта 1918 г.). Съезд не назовешь представительным – в его работе приняли участие 47 делегатов с решающим голосом и 59 – с совещательным (в том числе Ленин и Бухарин). С докладом на съезде выступил Ленин, доказывавший, что мир следует ратифицировать. Он утверждал, что «мы погибли бы при малейшем наступлении немцев неизбежно и неминуемо». С содокладом против мира выступил Бухарин, который доказывал, что мир не дает передышки, что «овчинка выделки не стоит» и положительные следствия мира перевешиваются отрицательными. Необходима немедленная «революционная война против германского империализма», которая начнется в партизанских формах и по мере создания новой Красной армии и ослабления Германии, занятой к тому же на Западном фронте, будет переходить к регулярной войне.
[790] Эту позицию активно поддержали М. Урицкий, К. Радек, Г. Оппоков, А. Бубнов, Д. Рязанов и др.
