По описанию Махно, беседа со Свердловым началась с обсуждения поражения советской власти на Украине. Свердлов видел причину в контрреволюционности украинских крестьян, Махно — в оторванности Красной гвардии от крестьянства. «Эшелонная война» красных, при которой они быстро продвигаются, чревата отсутствием связи с местным населением. Поэтому и откатывались красные также быстро, как и наступали. Махно пытается убедить Свердлова в том, что причины холодного отношения населения к большевикам следует искать не в недостатках крестьян, а в самой большевистской политике.
В то же время оппоненты сходятся в принципиальных вопросах, не замечая, что под одними и теми же формулировками они могут понимать совершенно различные вещи: «Да какой же вы анархист-коммунист, товарищ, когда вы признаёте организацию трудовых масс и руководство ими в борьбе с властью капитала?! Для меня это совсем непонятно! — воскликнул Свердлов, товарищески улыбаясь — Анархизм, — сказал я ему, — идеал слишком реальный, чтобы не понимать современности и тех событий, в которых так или иначе участие его носителей заметно, чтобы не учесть того, куда ему нужно направить свои действия и с помощью каких средств»
[161]. Свою мысль Махно подкрепляет опытом анархистского движения на Украине, где по его мнению «Чёрная гвардия» показала себя более организованной, чем «Красная».
Собеседник показался Свердлову любопытным, и он провёл его к Ленину. В разговоре со Свердловым и Лениным Махно излагает им от имени крестьянства своё видение принципов советской власти: «Власть советов на местах — это по-крестьянски значит, что вся власть и во всём должна отождествляться непосредственно с сознанием и волей самих трудящихся, часто сельские, волостные и районные советы есть не более, не менее, как единицы революционного группирования и хозяйственного самоуправления на пути жизни и борьбы трудящихся с буржуазией…»
[162]
Ленин не без основания заметил, что такой взгляд на вещи анархичен. Завязалась дискуссия об анархизме. Ленин, по утверждению Махно, высказывался об анархизме снисходительно и даже считал, что его распространение среди крестьян «было бы отрадно, так как это ускорило бы победу коммунизма над капитализмом и его властью». Анархизм в деревне наносной, его можно легко изжить. Но в принципе анархизм ведёт к раздроблению революционных сил. Цели ведь у нас одни, но анархисты менее организованы и совсем утопичны. «Большинство анархистов думают и пишут о будущем, не понимая настоящего: это и разделяет нас, коммунистов, с ними… в настоящем они беспочвенны, жалки, исключительно потому, что они в силу своей бессознательной фанатичности реально не имеют с этим будущим связи»
[163]. Написано стилем Махно, но мысль вполне ленинская.
Это высказывание серьёзно задело Махно, он парировал: «Ваших большевиков в деревнях совсем почти нет, или, если есть, то их влияние там совсем ничтожно. Ведь почти все сельскохозяйственные коммуны на селе были созданы по инициативе анархо-коммунистов».
Об этой беседе мы знаем из мемуаров Н. Махно, которые, как мы видели, не всегда точны. Однако ничего невероятного в такой встрече нет.
Описание этого диалога в мемуарах Махно достаточно правдоподобно: будущий непримиримый враг большевизма уважительно отзывается о Ленине, он самокритичен и словно смотрит на беседу со стороны: «Но скверный, если можно так выразиться, характер мой, при всём моём уважении к Ленину, которое я питал к нему при данном разговоре, не позволил мне интересоваться дальнейшим разговором с ним»
[164], — пишет Махно о своём настроении после обидных ленинских слов об анархизме.
Воспоминания Махно позволяют выделить фундаментальные расхождения между ним и вождями большевизма, равно как и понять, на чём основывался их непрочный союз. Оперируя одними и теми же понятиями — «коммунизм», «контрреволюция», «власть капитала», «массы», — они наполняли их совершенно различным содержанием. Отсюда и ощущение предательства, возникающее при их разрыве, и невозможность для Махно вступить в союз с «белыми». Всё-таки с большевиками у него общие цели, хотя идут они к этим целям каким-то кривым путём диктатуры.
3. Немецкая оккупация и гетманат
В обозе немецких войск в Киев вернулись Центральная Рада и её Генеральный секретариат, теперь во главе с эсером В. Голубовичем. Лидеры Рады наивно думали, что немецкие войска, «дружественные нам, будут биться с врагами Украинской народной республики под началом Полевого штаба нашего государства»
[165].
Вернувшись в Киев, министерство внутренних дел приказало губернским и уездным комиссарам известить население, что правительство УНР «твёрдо и нерушимо стоит на страже всех политических, социальных и национальных достижений Великой Революции»
[166]. Выступая на заседании Малой Рады, посвящённом годовщине Центральной рады, её председатель М. Грушевский подтвердил, что УНР не отказывается от необходимости созыва Учредительного собрания
[167]. Более того, в брошюре «На пороге новой Украины» Грушевский заявил: «Укрепляя авторитет нашей социалистической Центральной Рады и её социалистического министерства, хотим сделать нашу Украину крепостью социализма. Строим республику не для буржуазии, а для трудящихся масс Украины, и от этого не отступим!»
[168]
Немцы, однако, не собирались терпеть всё это социалистическое самоуправство. Им нужно было выкачивать продовольствие из Украины, А это было удобнее делать через крупные хозяйства, и уж во всяком случае — не во время земельного передела. Также Вильгельм II не был намерен иметь «союзное государство», правительство которого является очагом социалистической пропаганды. 6 апреля главком немецких войск Эйхгорн выпустил свой аграрный декрет, игнорирующий законодательство УНР. Теперь крестьяне могли взять только ту помещичью землю, которую засевают сами, и не засевают помещики. Помещики получали право засеивать свои земли, и если они при этом действовали совместно с крестьянами, то получали половину урожая. В современной украинской историографии этот приказ характеризуется как «довольно прагматичный»
[169], с чем очень трудно согласиться, учитывая обстановку в стране. Ведь помещики не могли сеять сами, для этого им нужно было привлечь рабочую силу. Весной 1918 г., когда беднейшие слои деревни не были настроены на покорное батрачество, это означало привлечение к работам всё тех же крестьян, которые до прихода немцев рассчитывали получить весь урожай, а теперь вынуждены были работать на помещичьей земле исполу. Ничего, кроме возмущения, это вызвать не могло, и Эйхорн своим приказом способствовал подготовке почвы для крестьянских восстаний на Украине.
