Но и те слои населения, которые готовы были пожертвовать завоеваниями революции ради восстановления порядка и прекращения смуты, тоже быстро разочаровывались в белых. Действуя под лозунгами порядка и законности, белые были не меньшими грабителями, чем большевики, их офицеры и солдаты творили произвол, пороли крестьян шомполами и расстреливали людей без особенных разбирательств.
Занимая города, белые начинали методичный подсчёт жертв красного террора, тщательно описывали наиболее яркие примеры: «в Харькове специализировались на скальпировании и «снимании перчаток»»
[425], — повествует А. Деникин о зверствах ЧК. Но когда белые отступили, красным было чем ответить. Вот только одно свидетельство: «Настроение населения Украины в большинстве на стороне Советской власти. Возмутительные действия деникинцев… изменили население в сторону Советской власти лучше всякой агитации. Так, например, в Екатеринославе, помимо массы расстрелов и грабежей и пр., выделяется следующий случай: бедная семья, у которой в рядах армии сын коммунист, подвергается деникинцами ограблению, избиению, а затем ужасному наказанию. Отрубают руки и ноги, и вот даже у грудного ребёнка были отрублены руки и ноги. Эта беспомощная семья, эти пять кусков живого, мяса, не могущие без посторонней помощи передвинуться и даже поесть, принимаются на социальное обеспечение республики»
[426].
Зверства творили солдаты всех сил гражданской войны. Но для белых их зверства были приговором. Никто, кроме них, не ставил в центр своей агитации восстановление «законности». Та часть населения, которая надеялась на белых, ждала от них именно законности, как от большевиков ждали земли и социальной справедливости, от Махно — воли и защиты крестьянских интересов. Явив вместо законности грабежи и зверства, белые показали населению, что от них нет никакой пользы, кроме вреда.
Порассуждав о бандитской сущности всех своих противников, даже Деникин признаёт: «набегающая волна казачьих и добровольческих войск оставляла грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских погромов»
[427].
Ничем не лучше были и колчаковцы. При подавлении крестьянских выступлений А. Колчак рекомендовал своим подчинённым уничтожать (то есть казнить) «агитаторов и смутьянов» (такая расплывчатая формулировка позволяла ставить к стенке любого недовольного новой властью), брать заложников, которых расстреливать, а их дома сжигать, если местные жители дают властям неверные сведения. Колчак предлагает брать пример с японцев, которые сжигают деревни, «поддерживающие» повстанцев
[428].
После того, как флер «законности» слетал, социально-политическое лицо белых определялось стремлением к возвращению «законных» привилегий старой элиты. Для крестьян это означало, что у них отрежут землю в пользу помещиков или возьмут за неё выкуп. Такая перспектива делала крестьян потенциальными партизанами.
Методы взаимоотношений белых с крестьянами диктовались логикой военного остервенения и быстро сравнялись в жестокости с красными. Но у белых были и отличия, и не в их пользу. Характеризуя эволюцию белого движения, один из его идеологов В. Шульгин пишет: ««Почти что святые» и начали это белое дело, но что же из него вышло? Боже мой!.. Начатое «почти святыми», оно попало в руки «почти бандитов»… Деревне за убийство было приказано доставить к одиннадцати часам утра «контрибуцию» — столько-то коров и т.д. Контрибуция не явилась, и ровно в одиннадцать открылась бомбардировка.
— Мы, — как немцы, сказано, сделано… Огонь!..
Кого убило? Какую Маруську, Евдоху, Галку, Приску, Оксану? Чьих сирот сделало навеки непримиримыми, жаждущими мщения… «бандитами»?…
Мы так же относимся к «жидам», как они к «буржуям». Они кричат: «Смерть буржуям», а мы отвечаем: «Бей жидов»»
[429]. Шульгин вспоминает о разговоре с офицером перед «профилактическим» обстрелом крестьянской деревни: «Ведь как большевики действуют, они ведь не церемонятся, батенька… — Это мы миндальничаем… Что там с этими бандитами разговаривать?»
[430]
И белые не церемонились, доставляя народу выбор между офицерской и пролетарской диктатурами. Крестьяне в 1919–1920 гг. из двух зол предпочли второе.
В случае гипотетической победы Белого движения развитие нашей страны пошло бы, конечно, не так, как это случилось в Советскую эпоху. В этом смысле альтернатива была, и как показывает опыт Европы, это была альтернатива между коммунизмом и фашизмом. В 20–30-е гг. Европа и Северная Америка шли к индустриальной системе социального государства. Это развитие могло идти трем путями — коммунистическим, нацистско-фашистским и социал-либеральным (включая сюда и варианты, предлагавшиеся демократическими социалистами). В России последний из этих путей в обход тоталитаризма открывала победа тех или иных социалистов, кроме коммунистов. Две первые возможности вели по тоталитарному пути. Коммунистический путь нам известен. «Белый» путь уже в период гражданской войны заметно коричневел, как коричневели и другие диктаторские режимы Европы в первой трети XX века. Фашистские тенденции контрреволюционного авторитаризма по мере дальнейшей модернизации имеют тенденцию к усилению.
Коренное отличие фашистского варианта тоталитаризма от коммунистического — консолидация общества на основе национальных, а не социальных приоритетов, сохранение старой правящей и имущественной элиты. Это не лучшим образом согласуется с задачами модернизации и интеграции возбуждённых масс в новый социальный порядок. Национал-авторитарная контрреволюция в Европе была жизнеспособна либо при условии изначальной слабости революционного движения, либо при массированной поддержке извне. Российская революция была одной из мощнейших за всю историю мира, а поддержка Антанты своих белых союзников — неуверенной и недостаточной для такой большой страны, как Россия. Так что белых могли спасти только грубые просчёты революционеров.
2. Начало сибирской «махновщины»
Для того, чтобы реализовать свои преимущества, большевикам требовалось время. Офицеры с юности учились искусству войны, а красным командирам всё приходилось постигать на ходу, как Махно. Белая диктатура не заигрывала с народной стихией, а коммунистам приходилось маневрировать между требованиями дисциплины и демократическим настроениями народной стихии. Наконец, на стороне белых всё-таки была помощь Антанты. Несколько раз судьба революции висела на волоске.
